Книга Опричнина и "псы государевы" - Дмитрий Володихин

Произошел психологический взрыв. Вводя в действие столь радикальный «проект», как опричнина, государь Иван Васильевич пытался исправить не только настоящее, но и прошлое. Всё то прошлое, которое давно и страшно угнетало его ум. Теперь действительность следовало разом отредактировать до полного соответствия великому идеалу православного самодержавного государя. Поэтому и «средство исправления» было избрано им столь сильное… слишком сильное.

Действия державного властителя в середине 1560х иногда заставляют предположить, что он жаждал сделать прежде бывшее не бывшим.

Роль нажатого спускового крючка могло сыграть послание князя Курбского, доставленное царю. Знатный перебежчик упрекал царя: как же так! Советники твои, «сильные во Израиле», были так хороши, столь велики их заслуги перед тобой, а ты их взялся истреблять? «Или ты, царь, мнишь, что бессмертен, и впал в невиданную ересь, словно не боишься предстать пред неподкупным судией — надеждой христианской, богоначальным Иисусом, который придет вершить справедливый суд над вселенной и уж тем более не помилует гордых притеснителей и взыщет за все и мельчайшие прегрешения их».

Разъяренный царь впервые проявляет большой артистизм натуры, отвечая на письмо беглого воеводы. И в дальнейшем эта артистическая нотка будет звучать в посланиях государя и — еще больше! — в его действиях. Иван Васильевич как будто желает не только утвердить истину, но еще и сам процесс ее утверждения превратить в какую-то мистерию, — в торжественное действие, то мрачное и ужасающее, то наполненное простонародной бранью и скоморошеством, а то вдруг взлетающее к высотам евангельских истин. Он то играет, давая себе первую роль в «постановке», то берется за ремесло режиссера, добиваясь от актеров беспрекословного следования монаршему замыслу. Быть может, царь слишком мало чувствовал себя — первое лицо державы! — в центре внимания, и теперь он любой ценой добивается того, чтобы внимание «публики» фокусировалось именно на нем.

Опровергая Курбского, Иван Васильевич вещает: «Разве твой злобесный собачий умысел изменить не похож на злое неистовство Ирода, явившегося убийцей младенцев?.. В том ли твое благочестие, что ты погубил себя из-за своего себялюбия, а не ради Бога? Могут же догадаться находящиеся возле тебя и способные к размышлению, что в тебе — злобесный яд: ты бежал не от смерти, а ради славы в той кратковременной и скоротекущей жизни и богатства ради. Если же ты, по твоим словам, праведен и благочестив, то почему же испугался безвинно погибнуть, ибо это не смерть, а дар благой? В конце концов все равно умрешь. Если же ты боялся смертного приговора по навету, поверив злодейской лжи твоих друзей, слуг сатаны, то это и есть явный ваш изменнический умысел…» И, далее, царь Иван бьет Курбского новозаветной цитатой, идущей как будто из самых глубин души монарха, открывающей язвы, давно терзающие его ум: «Почему же ты презрел слова апостола Павла, который сказал: “Всякая душа да повинуется владыке, власть имеющему; нет власти кроме как от Бога: тот, кто противится власти — противится Божьему повелению”. Посмотри на это и вдумайся: кто противится власти — противится Богу; а кто противится Богу — тот именуется отступником, а это худшее из согрешений».

Вот откуда эта ярость! Более полутора десятилетий Иван Васильевич — царь, а власти его противились и противятся. По правде говоря, первые годы царствования у монарха и власти-то настоящей не было: Ивану Васильевичу просто не давали ее. Соответственно теперь он ничего, помимо отступничества, не видит в любом сопротивлении своей воле. А потому готов ломать какое угодно противодействие какой угодно ценой. Безвластные годы оставили в царской душе отпечаток великой досады, стыда и позора.

Ныне исправление и месть сливаются для него воедино.

Ныне гнев одолевает его.

Ныне он хочет бить изо всех сил, а потому стремится убрать из-под рук всё то, что препятствует ударам.

Ныне у него появляются советники и союзники, готовые поддержать, а то и преподнести проект опричнины…

Итак, введение опричнины датируется январем 1565 года. Предыстория указа о ее учреждении такова: в декабре 1564 года Иван Васильевич покинул Москву и отправился в поход к Троице, но на этот раз поведение государя со свитой слабо напоминало обычные царские выезды на богомолье в монашеские обители. Царь прилюдно сложил с себя монаршее облачение, венец и посох, сообщив, что уверен в ненависти духовных и светских вельмож к своей семье, а также в их желании «передать русское государство чужеземному господству»; поэтому он расстается с положением правителя. После этого Иван Васильевич долго ходил по храмам и монастырям, а затем основательно собирался в дорогу. Царский поезд нагружен был казной, драгоценностями, множеством икон и, возможно иных святынь. Расставаясь с высшим духовенством и «думными» людьми, государь благословил их всех. Вместе с Иваном Васильевичем уезжала его жена княгиня Мария Темрюковна Черкасская и два сына. Избранные самим царем приказные, дворяне, а также представители старомосковских боярских родов в полном боевом снаряжении и с заводными конями сопровождали его. В их числе: Алексей Данилович Басманов, Михаил Львович Салтыков, Иван Яковлевич Чеботов, князь Афанасий Иванович Вяземский. Некоторых, в том числе Салтыкова и Чеботова, государь отправил назад, видимо, не вполне уверенный в их преданности. С ними он отправил письмо митрополиту Афанасию и «чинам», где сообщал, что «…передает… свое царство, но может прийти время, когда он снова потребует и возьмет его». До сих пор все шло как великолепная театральная постановка. По всей видимости, Иван Васильевич ожидал быстрой реакции публики, т. е. митрополита и «думных» людей. Играл он до сих пор великолепно, но его не остановили ни в Москве, ни по дороге к Троице. Ему требовалось навязать верхам общества жесткие условия грядущей реформы, но, вероятно, государь не предполагал, что игра затянется, и собирался решить поставленные задачи «малой кровью». А митрополит с «чинами» между тем не торопились звать царя назад. Должно быть, у них появились свои планы. Тогда государь, миновав Троицу, добирается до Александровской слободы и там затевает новый спектакль.

В первых числах января 1565 года он отправляет с Константином Дмитриевичем Поливановым (позднее — видным опричным воеводой) новое письмо в Москву. Царское послание полно гневных обвинений: старый Государев двор занимался казнокрадством и разворовыванием земельных владений, а главную свою работу — военную службу — перестал должным образом исполнять. «Бояре и воеводы… от службы учали удалятися и за православных крестиян кровопролитие против безсермен и против Латын и Немец стояти не похотели» — здесь, очевидно, речь идет о разгроме армии Шуйского и о пассивных действиях прочих воевод на литовско-ливонском фронте. А когда государь изъявил желание «понаказати» виновных, «…архиепископы и епископы и архимандриты и игумены, сложася з бояры и з дворяны и з дьяки и со всеми приказными людьми, почали по них… царю и великому князю покрывати». Не видя выхода из этой ситуации, государь «…оставил свое государьство и поехал, где веселитися, иде же его, государя, Бог наставит». Столичный посад получил от государя письмо совершенно иного содержания. На посадских людей, говорилось там, «…гневу… и опалы никоторые нет». Это была откровенная угроза Церкви и служилой аристократии взбунтовать против них посад, повторив ужасный мятеж 1547 года. Видимо, угроза оказалась действенной (к тому же посад проявил активность — «биша челом» митрополиту о возвращении Ивана Васильевича на царство). В итоге из Москвы в Александровскую слободу поехала огромная «делегация», состоящая из архиереев, «думных» людей, дворян и приказных. В ее составе были посланцы митрополита Афанасия — архиепископ Новгородский и Псковский Пимен, Чудовский архимандрит Левкий, а также виднейшие аристократы — князья Иван Дмитриевич Бельский и Иван Федорович Мстиславский. После долгих уговоров и «молений… со слезами о все народе крестиянском» делегация добилась от государя обещания вернуться на царство. Но при этом Иван Васильевич выторговал себе право разбираться с государственными делами, «…как ему государю годно», невозбранно казнить изменников, возлагать на них опалы и конфисковывать их имущество. Иными словами, он добился того, чего и желал: получил карт-бланш на любые действия от Церкви, до сих пор отмаливавшей тех, кто должен был подвергнуться казням; ему достался также карт-бланш от служилой аристократии, до сих пор сохранявшей значительную независимость по отношению к государевой воле. Весь этот политический театр одного актера того стоил!