Книга Святые грешники - Александр Лапин

* * *

Автомобиль «Логан» с синей табличкой «Телевидение» на лобовом стекле остановился у небольшого старинного здания. На его парадной двери красовалась надпись «Музей этнографии».

Они дружно вывалились на улицу со своими камерами, кофрами, штативами, светильниками и переходниками. Прямо на пороге дорогих «мастеров телевизионных искусств» встретила моложавая румяная женщина с озорными глазами, одетая так, как одевались в деревнях лет сто тому назад. То есть в расшитый сарафан, цветастый платок, ленты и мониста. Она живо представилась:

— Паулина Петровна, старший научный сотрудник. И ваш гид на сегодня!

Людка смотрела на ее раскрасневшиеся щеки, крепкую грудь, и ей самой захотелось быть вот такой вот хозяюшкой-хлопотуньей.

Но мечтать было некогда. Надо было браться за дело.

Договорились быстро: снимать будем вживую, в процессе. Нынче это модно, когда журналист сам пробует печь хлеб, ковать железо, запрягать лошадей или «бить баклуши».

И вот уже дружненько улеглись в поддувало поленья. Разгорелась, шурша и чуть коптя, береста. Пять минут, и печь загудела.

— Запела! — заметила улыбчивая хозяйка.

Пока печь нагревалась, набиралась жаром, Паулина Петровна, которую так и тянуло назвать тепло, по-домашнему тетей Пашей, пригласила гостей «попить чайку — разогнать тоску» из давно уже поспевшего пузатого медного, начищенного до блеска самовара.

Присели. Хозяйка засыпала в чайник ложечку скрученных зеленых лепестков, залила кипяточком. Насытившись водой, развернувшись, листья дали густой аромат хорошей душистой заварки. Струей полился кипяток в разноцветные китайские фарфоровые чашки без ручек — пиалы. В вазочках объявилось на столе варенье разных сортов. Вишневое, клубничное, черничное и земляничное. Одно слово — пир горой.

И так им хорошо посиделось втроем! И такой интересный раскатился разговор, что Серега не выдержал и встал из-за стола. Начал снимать беседу.

— Мне мама рассказывала, как пекли хлеб в послевоенные годы, — в порыве откровенности говорила Крылова. — Домов люди лишились. Жили в бараке, где у каждой семьи было по комнатушке. Поэтому никаких собственных печей ни у кого не было. Тогда женщины решили, что на пустыре за бараком надо построить одну большую общую печь. На всех. И по очереди ею пользоваться. Так и сделали. Моей маме выпало ее топить по пятницам. С утра она ставила тесто. И уже к вечеру хлеб выпекался. Да какой хлеб! Не хлеб, а хлебушко. Настоящий, румяный, с корочкой хрустящей. Она доставала его, смазывала сверху топленым маслом, заворачивала караваи — круглые булки — в полотенца. И так он остывал. Томился. А потом мы всю неделю его ели. Я тогда совсем мелкой была. Но запах этого хлеба прекрасно помню. И ожидание чуда…

Людка расчувствовалась. И даже раскраснелась от детских воспоминаний.

Мудрая Паулина Петровна внимательно слушала Крылову, не перебивая. Только подливала душистый чай в цветастую пиалу.

— А еще мама делала так. Когда я простужалась, она вытащит хлеба, выгребет золу, застелет печку изнутри соломою и пустит меня туда — посидеть, погреться. А там такой жар! Такой непередаваемый жар! В минуту пропотеваешь. Вся простуда убегала. Я помню. Так вот лечили, без таблеток. Да и не было их тогда…

Но вот пришло время действовать. Паулина-Паша достала поднявшееся тесто. Замесила его. Обмяла. Заложила в формы… А по ходу дела шел рассказ:

— Надо дождаться, когда прогорят дрова. И останутся угли. А пока мы с тобою украсим караваи разными узорами из теста. Пропекутся — будут на хлебе и цветочки, и петушки, и солнышко. Давай, действуй!

Почему бы не попробовать? Крылова взялась за дело. И главное — у нее получалось. Видно, заложено это в генах. В тысячах тысяч поколений русских женщин, что пекли свой хлеб, качали колыбели и пели народные песни.

Загремела металлическая лопата, на которой отправились в огнедышащее жерло формы с батюшкой-хлебом.

— В наших краях, конечно, пекли в основном ржаной. А вот южнее, там предпочитают белый хлебушко. Там мука, что и говорить, лучше, — лился плавный рассказ Паулины-хозяйки. — Печь, вообще, была центром жизни в избе. На ней обычно спали старики и дети. У каждого было свое место: у кого на печи, у кого на полатях, рядом. Зимою возле печи всегда собиралась вся семья. Женщины пряли. Мужики что-нибудь чинили. В печи и парились по банным дням. Раньше знаешь, какие они огромные были! О-го-го! Два мужика в печь залезали! С тазиками. Это уж потом бани появились. После купания ложились на печь. Чтобы не простужаться… Печь всегда ассоциировалась с женщиной. С женской жизнью. И судьбой. С печью столько обрядов связано…

— Да? — Людке действительно было интересно. И она только успевала задавать вопросы, искренне удивляться и радоваться этим новым знаниям.

— С печи начиналась женская жизнь! — рассказывала дальше Паулина. — Когда приходило время сватать девушку, в доме появлялась сваха. Заходит и начинает прикладывать руки к печи. То есть греть. Это был сигнал. Значит, пришла она с разговором. В ответ девушка, если ей этот разговор нужен, начинала ковырять глину из печи. Так вот, пальчиком. Это сигнал для свахи. Можно начинать выполнять миссию. Сваха заводит свою песню, мол, у вас товар, люди дорогие, а у нас купец! Нахваливает. Если купец девушке был не по душе, то она залезала на печь… Вот так вот дела делались. Деликатно. И не надо было особо ничего говорить… Печь, она была живая. В ней всегда горел огонь. И детей рожали на печи. Считалось, что ребенок, рожденный на печи, будет обладать здоровьем и благами… Гадали по пламени. Если во время родов хорошо горит, не чадит — значит, все будет в порядке. Даже у самого нерадивого хозяина всегда у печи лежали сухие поленья. На всякий такой вот случай. По чурбачкам девушки гадали на суженого-ряженого. Закроют глаза. Достают из поленницы полешек. Если толстый, то и муж такой будет. Если корявый — то и…

— Может быть, уже готов хлеб наш насущный? — заметил оператор Серега, которому, кроме рассказов и басен, были нужны еще и живые кадры.

— Счас посмотрим! — ответила от печи хозяйка. И загремела заслонкой. — Ах, хорошо подошел твой хлеб. Поднялся! — сказала она Людке. — Видно, любит тебя мужик твой. Крепко любит!

Людка покраснела, как девушка. А Паулина заметила:

— Минут через пять будем доставать хлебушок-то! — И опять потек ее рассказ: — За печью в доме жил хозяин избы. Домовой. Ему всегда в уголке тут ставили кашу. Чтобы добрым был. Помогал. Бывает, хозяин уедет на торжище и загуляет. Тогда хозяйка берет в руки полено и кочергу. Встает вот здесь. И просит домового: «Дым-домовой! Верни хозяина домой!» Печь — это было сердце дома. Вокруг нее все вертелось. Ну, давай доставать будем. Ух, хорош! — подхватывая на противень румяные буханки и караваи, приговаривала Паулина-Паша.

— А дух-то какой! — сказала Людка, отламывая кусок от каравая.

Хлеб удался. Удалась и передача.

Прощались с хозяйкой музея уже как-то по-другому. Душевно, по-родственному. С подаренными Паулиной караваем и булкой вернулись в студию — монтировать, писать авторский текст, искать и накладывать подходящую мелодию. В общем, работать.