Книга Придуманные люди с острова Минданао - Лев Минц

Через месяц от него пришло письмо. В конверте находилась отксерокопированная статья о г-не Амбадкаре из местной английской газеты и большое письмо. В письме г-н Амбадкар благодарил за подарки, разъяснял основы своей личной и вообще индийской философии. Выяснилось, что он «сделал мне святую пуньяпурушу». В заключение он изъявлял неудержимое желание посетить Москву. Он извинялся, что может взять с собой только несколько старших детей и младшего брата.

Я не знал, что такое св. пуньяпуруша, но очень возгордился: не каждый из нас, согласитесь, был до нее допущен. Но гордость никак не совпадала с желанием увидеть г-на Амбадкара со чады и домочадцы в малогабаритной квартире. Кроме того, мне не казалось, что за одну поездку по городу мы стали такими уж близкими друзьями.

Я ответил, что очень благодарен за все, а особенно за св. пуньяпурушу, и обещал быть ее достоин. Вопрос приезда большой части семейства Амбадкар в Москву я опустил, но послал еще одну большую книжку на языке каннада. (Их тогда в магазине «Прогресс» продавалось множество, на всех языках.)

Не прошло и месяца, как пришло новое письмо от г-на Амбадкара. В нем была ксерокопия статьи о г-не Амбадкаре и письмо, где он разъяснял основы философии, напоминал о св. пуньяпуруше и выказывал желание посетить Москву.

Я что-то кратко ответил, но через месяц пришло письмо. Вы уже поняли, что в нем содержалось, включая св. пуньяпурушу.

На восьмом письме я подавил в себе сильное желание сделать пуньяпурушу г-ну Амбадкару и попросил коллегу ответить, что переведен на работу в район полюса холода, куда почта почти не ходит. Но еще в нескольких письмах в адрес коллеги г-н Амбадкар добивался моего адреса, напирая особо на породнившую нас пуньяпурушу…

Так вот для всех, кто собирается в Бангалор и окрестные города и веси. Не надо пережимать. Наша вежливость в общении с коллегами г-на Амбадкара и другими, кто оказывает нам платные услуги, заключается в достаточной и точной оплате этих услуг. Пуньяпуруша — не обязательна.

Кусок зуба

(Только для взрослых читателей!)

Тему, которую мы хотим поднять, поднимать как бы и не принято. А зря, ибо она чрезвычайно интересует едва ли не всех подряд. И правильно. Впрочем, что это я все вокруг да около? Речь пойдет о ругательствах и словах, к ним приравненных. А также о могущих быть к ним приравненными, хотя и в мыслях у вас не было сквернословить и богохульствовать. Просто многие совершенно безобидные и привычные (приличные) слова родного языка иной раз звучат как просто мерзкие ругательства на языке страны пребывания (употребим этот точный советско-казенный термин). Зато зная, какие слова не следует произносить в той или иной стране, как невинно они ни звучали бы в родном языке, вы не оскорбите слуха гостеприимных хозяев.

Прошу поверить моим советам. Я, можно сказать, выстрадал право, чтобы к моим словам прислушивались…

…Дело в том, что я никогда в жизни не плавал в маске, но предполагал, что ничего сложного в этом нет: надел стекло с резинкой, сунул в рот трубку, высунул ее из воды — и ныряй-резвись. Причиной моего несерьезного отношения к этому увлекательному виду водного отдыха служила, несомненно, та легкость, с которой использовали маску люди, которых я видел на экране и в жизни. Я, конечно, никогда бы не отважился лезть без подготовки в воду в водолазном костюме или с аквалангом: вид любой техники вызывал и вызывает у меня почтительный страх. Маска же такого страха не вызывала, но и желания поплавать в ней — тоже. До определенных пор. Ибо до определенных пор я не видывал моря столь лазурного и столь прозрачного, как Красное.

Легкость оказалась обманчивой. Во-первых, маску нужно было точно подогнать — выяснилось, что это совсем не так просто, как представлялось. Во-вторых, в ней нельзя дышать носом. А я — в силу физиологических своих особенностей — предпочитаю дышать именно им. Это не страшно, объяснили мне, нужно равномерно вдыхать и выдыхать воздух ртом через трубку, хорошо набирая его в легкие. Минут десять так вполне можно выдержать. Только нужно плотно сжать загубник трубки между губами и зубами. И — вперед! Точнее — вниз.

…От борта до лазурной поверхности было метра два. Все коллеги по экспедиции уже бултыхнулись, и их трубки, как перископы подводных лодок, бороздили кристально-чистую морскую гладь. Время от времени, вырывая голову из воды, они жестами выражали высшую степень наслаждения и подбадривали меня к решительному шагу.

Я свесил ноги с борта, сделал несколько гимнастических движений руками, как бы не решаясь расстаться с теплым солнцем, посмотрел на море, подумав, что с борта катера оно тоже красиво, и довольно неуклюже сполз в воду. И, конечно же, тут же резко погрузился, вынырнул и судорожно хлебнул из трубки. Слово «хлебнул» подходит в данном случае, как никакое другое, ибо вместо воздуха я принял изрядную дозу лазурных и ласковых вод теплого Красного моря. Если кому-нибудь когда-нибудь доводилось пить английскую соль, то заверяю вас, что перед красноморской водицей она все равно что джин с тоником. То-то в этом море так хорошо плавается!

Если я и преувеличиваю, то только потому, что помимо мерзкого вкуса я ощутил такую нехватку кислорода, что инстинктивно рванул носом ту небольшую порцию воздуха, которая еще сохранялась в маске. Увы, и она была смешана с водой.

Я резко рванул загубник и, испустив китовый фонтан, судорожно вдохнул. Мне стало чуть легче, и через стекло я вдруг увидел божественной красоты мир, открывшийся подо мной. И какую-то пеструю рыбу, заинтересованно устремившуюся к изящно скользящему сверху крошечному предмету. Раскачиваясь, как бабочка, он неспешно уходил в глубину.

В отличие от рыбы я узнал этот предмет. Я знал его очень хорошо. Он был частью меня. Это был мой зуб… вставной, державшийся на изогнутой перекладинке, упиравшейся в небо. Именно эта перекладинка, ставшая от курения коричневой, и позволяла зубу с медленной грацией планировать в прозрачные до самого дна глубины Красного моря.

Не задохнись я так, следовало бы нырнуть за зубом, благо маска позволяла все видеть. Но я судорожно хватал ртом воздух, беспомощно крутясь в воде. Тут же рядом со мной оказались мои товарищи по поездке. Под левую руку меня подхватила мощная длань г-на Кукушкина, корреспондента одной из наших туристических газет, в то время как правое плечо сжал Григорий Евгеньевич Темкин, наш руководитель, великолепный пловец и ныряльщик. Очевидно, им показалось, что я тону. Я хотел объяснить, что случилось, но вместо слов из моих уст вырвался очередной фонтан, пальцем же я показывал вниз, под поверхность. Лишь набрав воздуху досыта, я смог произнести:

— 3-зуб!

Но поскольку в ушах тоже была вода, я, как и всякий кратковременно оглохший, не произнес, но проревел это короткое слово:

— Зуб! Мой зуб!

В ту же секунду раздался жалобный крик, и два матроса-египтянина, одновременно взлетев с борта, устремились ко мне. Лица их, то и дело выныривающие из мелких волн, выражали крайнюю степень ужаса. С соседней моторки свесился человек и что-то спросил у них. Один из плывущих коротко ответил, и человек, переводя взгляд на меня, издал протяжный жалобный стон.