Книга Проводник смерти - Андрей Воронин

Налетевший из-за угла порыв ветра захлопал отсыревшими парусиновыми зонтиками и смахнул со столика несколько обрывков сухой рыбьей кожи. Кораблев вдруг странно изогнулся, сморщился от усилия и выудил из-под столика уже откупоренную бутылку водки.

— Давай-ка, — сказал он, щедрой рукой доливая доверху бокал своего собеседника, в котором еще оставалось граммов двести пива. — Давай дернем для успокоения нервов, а потом поговорим.

— Да погоди, Валера, — слабо запротестовал тот. — Да ты очумел, что ли? Утро же! Кто же с утра пораньше ерша пьет?

— А кто с утра к пивному ларьку бежит? — парировал Кораблев. — Алкаши конченные да те, кому дома невмоготу. И не рассказывай мне про свою счастливую семейную жизнь. Все твое семейное счастье у тебя на морде написано. Пропадаешь, старик.

Муха резко вскинул голову, собираясь как следует отбрить наглеца, далеко переступившего границы дозволенного, но тут же сник и опустил плечи: Кораблев был совершенно прав. Не будь в его словах правды, они ни за что не встретились бы там воскресным утром. Он попытался вспомнить, как давно начал сбегать из дома по выходным, и зябко поежился: получалось, что давненько.

Кораблев тем временем плеснул водки в свое пиво и спрятал бутылку. Они молча чокнулись бокалами и сделали по несколько глотков.

— О! — сказал Кораблев, возвращая бокал на столик и переводя дух. Уже теплее. Теперь можно и поговорить. Как ты полагаешь, старик?

Муха со стуком поставил свой бокал и яростно помотал головой.

— Все равно, — сказал он. — Все равно это ничего не меняет. Воровать… Нет, Валера, извини, я не так устроен.

— А я, значит, устроен именно так, — закончил его мысль Кораблев. Ну, спасибо! Воровать, старик — это кошельки в трамвае тырить или сберкассу брать в день выплаты пенсий. А то, что я тебе предлагаю, это не воровство и даже, если хочешь, не бизнес. Это скорее медицина. Знаешь, вроде того, как в платных клиниках у богатых клиентов жирок из-под шкуры отсасывают, чтобы морда поперек не треснула. Этакое кровопускание в медицинских целях.

— Красиво поешь, — сказал, изрядно хмелея Муха. — Прямо спаситель человечества.

— Я-то? — Кораблев рассмеялся и отхлебнул из бокала. — Какой из меня, к черту, спаситель? У меня для этого руки коротки. Все, что я могу — это подсказать таким, как ты, пару адресов. Ну, и после того… ну, ты сам понимаешь.

— Ага, — сказал Муха. — То-то я думаю: чего он в этом своем ломбарде сидит?

— Наконец-то! — обрадовался Кораблев. — Умнеешь на глазах! Только ты все-таки потише. Уйди отсюда, я сказал! — зарычал он на Ванюшу, которого снова прибило к их столику. Бомж что-то невнятно пробормотал в свое оправдание и отчалил, шаркая по неровным бетонным плитам своими разбитыми ботинками. — Ну, так как? — снова обратился он к Мухе. — Дело-то плевое. Я имею в виду, для такого мастера, как ты.

Муха пососал потухшую сигарету и зачиркал спичками, прикуривая.

— И дерьмо это курить больше не будешь, — сказал Кораблев. — Это же верный рак легких!

— Не мельтеши, — попросил Муха. — Дай подумать.

— Думай. Только не слишком долго.

— А куда мне торопиться?

— Видишь ли, — сказал Кораблев, — так вышло, что как раз сегодня вечером клиента не будет дома.

Вернется только под утро. Представляешь, какой для него будет сюрприз? Он-то, чудак, думает, что к нему залезть невозможно!

— А ты, я вижу, все продумал, — с непонятной интонацией сказал Муха, и встретились мы здесь, наверное, не случайно… Так ведь?

Кораблев виновато развел руками.

— Ну, бог тебе судья. А что за клиент?

Кораблев наклонился к нему поближе и зашептал:

— Клиент — сволочь. Биржевик, спекулянтская морда. Вот он-то и есть самый настоящий ворюга. Такого и шлепнуть не грех, не то что немного пощипать.

Муха тяжело посмотрел на него, и Кораблев поспешно сменил тон.

— Да нет, это я к слову, — сказал он. — Шлепать никого не надо. Сам понимаешь, это уже совсем другая статья.

— Статья? — переспросил Муха. Упоминание об Уголовном кодексе ему не понравилось.

— Ну, старик, мы же взрослые люди. Конечно, статья. Но ты не дрейфь, дело верное. Попадаются только недоумки, иначе в России не было бы столько состоятельных людей. Сам посуди: зачем мне подбивать тебя на опасное дело? Мы же, выражаясь ментовским языком, соучастники. Ты на тот свет — и я следом…

— Я подумаю, — упрямо повторил Муха, хотя наверняка знал, что согласится: жалкое существование, которое он влачил в последние годы, окончательно встало ему поперек горла.

В тот день он так и не пошел домой. Часов до трех послонявшись по улицам и успев за это время трижды промокнуть под скоротечными дождиками и столько же раз высохнуть, он неожиданно для себя обнаружил, что стоит перед дверью ломбарда на Петрозаводской и с тупым любопытством разглядывает облезлую вывеску. Муха пожал плечами, бросил в лужу окурок и потянул на себя дверную ручку. Под притолокой, совсем как в старинном ломбарде, надтреснуто забренчал колокольчик, и за прилавком словно бы ниоткуда возник Кораблев.

— Пришел? — буднично спросил он. — Ну и молодец. Я знал, что придешь. Пошли, потолкуем.

* * *

Он вернулся домой далеко за полночь, опять угодив под дождь, оживленный и немного испуганный, с тремя тысячами долларов в кармане, и обнаружил, что квартира пуста. На кухонном столе его поджидала записка, торопливо нацарапанная рукой жены, в которой супруга сообщала, что она «больше так не может».

— А как ты можешь, сука? — спросил Муха у пустой квартиры, швырнул скомканную записку в мусорное ведро, вызвал такси и поехал в ресторан. В результате он опоздал на работу почти на три часа, схлопотал выговор и впредь вел себя осторожнее.

С женой он увиделся только на бракоразводном процессе. Одет он был по-прежнему, хотя к тому времени ею материальное положение изменилось самым волшебным образом. Заглянув в его ставшие непривычно спокойными и твердыми глаза, жена неуверенно намекнула на то, что разводиться, может быть, и не надо.

— Надо, — отрезал он. — Честно говоря, это нужно было сделать давно.

Жена поняла, что спорить бесполезно, и процедура расторжения брака прошла как по маслу. На прощание Муха протянул ей конверт с пятью тысячами долларов и ушел, ни разу не оглянувшись. Через неделю он сменил адрес и телефон и больше не интересовался делами своей бывшей семьи, ограничиваясь регулярными денежными переводами.

О нем начали писать в газетах. Читая напечатанную там чепуху, Муха от души веселился и делал все, чтобы поддержать свою репутацию свихнувшегося Бэтмена. Постепенно все это стало напоминать веселую игру или криминальную комедию, в которой тупые сыщики безуспешно гоняются за неуловимым и дерзким преступником. Это был своего рода спорт, и теперь Муха нарочно выбирал квартиры на верхних этажах, как уверенный в своих силах альпинист выбирает склон посложнее, пренебрегая исхоженными вдоль и поперек тропами. Ему нравилось шутя брать считавшиеся неприступными крепости банкиров и дельцов черного рынка, оставляя там свои визитные карточки и массу мелких улик, которые ничем не могли помочь проводившим расследование ментам. Ему нравилось по-прежнему ходить на работу и во время редких перекуров жаловаться на низкую зарплату и высокие цены, имея в кармане тысячу баксов на мелкие расходы. Ему нравилась эта новая жизнь, лихая и рисковая, как когда-то встарь, и он был потрясен, когда все в одночасье рухнуло и рассыпалось прахом из-за глупой случайности. Клиент, отсутствие которого на квартире как минимум до часа ночи было ему твердо обещано, неожиданно вернулся, застукав его на месте преступления.