Книга Тень каннибала - Андрей Воронин

Полковник распахнул дверцу и, прихватив кейс, выбрался из машины. Пола его длинного черного плаща при этом проехалась по густо забрызганному дорожной грязью крылу автомобиля.

— Черт подери, — проворчал полковник, безуспешно пытаясь стереть грязное пятно тонкой кожаной перчаткой. — Что за свинство, в самом деле? Неужели нельзя было помыть машину?

— Утром, — лаконично отозвался водитель, решив выбрать из двух зол наименьшее и все-таки подать голос.

— Что — утром?

— Утром мыл, — со вздохом сказал шофер, отлично зная, что последует дальше. — В восемь ноль-ноль.

— А сейчас сколько времени? — как по-писаному, спросил полковник.

Водитель, которому оставалось только покориться жестокой судьбе, бросил короткий взгляд на вмонтированные в приборную панель часы и отрапортовал:

— Шестнадцать сорок три.

— Вот именно, — еще злее сказал полковник, окончательно раздражаясь из-за собственной не правоты.

— Так погода какая, — плачущим голосом заныл водитель. — Сколько ни мой, все равно через два метра то же самое…

— Естественно, — саркастически проворчал полковник, — погода… У нас всегда и во всем виновата погода. Просто не страна, а сборище климатических аномалий.

— А я тут при чем? — обиделся водитель.

— А тут все ни при чем, — сказал полковник. — Все сидят по уши в дерьме и разводят руками: что это, дескать, за напасть такая?

— Точно, — пошел в контратаку водитель. — Вот и я думаю: и что это за напасть?

Полковник немного помолчал, стоя над открытой дверцей и переваривая это заявление.

— Поговори у меня! — выдавил он наконец. — Я смотрю, наш гараж пора переименовывать в филармонию. Сплошные артисты разговорного жанра, а машину помыть некому.

Оставив таким образом за собой последнее слово, он с лязгом захлопнул дверцу и, повернувшись к машине спиной, решительно зашагал к узкой арке, которая вела во двор старого дома на Малой Грузинской. Снежная каша разлеталась из-под ног серыми брызгами, сырой промозглый ветер шевелил короткие, уже начавшие заметно седеть волосы на гордо вскинутой голове. Полковник чувствовал себя далеко не лучшим образом, и глупая пере-г палка с водителем не способствовала улучшению самочувствия.

«Погода и в самом деле дерьмо, — думал он, сворачивая в арку. — Не стоило набрасываться на водителя… А, к черту! Кто на него набрасывался? Если бы я на него действительно набросился, он бы костей не собрал. Подумаешь, слегка намылил шею… Настоящий начальник должен быть как орел из легенды о Прометее, то есть регулярно налетать на подчиненного и клевать его печень… А, будь проклят этот Забродов с его дурацкими афоризмами! Еще один клоун на мою голову. Сейчас непременно начнет приставать со своими подколками…»

Знакомого оливково-зеленого «Лендровера» на привычном месте почему-то не оказалось. Полковник Мещеряков удивленно приподнял бровь и недовольно нахмурился. Илларион по телефону сказал, что будет дома. Но где же в таком случае его машина? Неужели уехал?

«Ну и денек, — подумал полковник. — А я свою машину отпустил… Собственно, может, это и к лучшему. Нашел, кому жаловаться на жизнь Забродову! Илларион таких вещей не признает в принципе. Если он решит, что кто-то из его друзей нуждается в помощи, то он ее, эту помощь, обязательно окажет — советом, или деньгами, или более радикальными методами… Но плакаться ему в жилетку бесполезно. Не поймет. Да еще и на смех поднимет. И, что самое неприятное, будет при этом прав на сто процентов. Сам он никогда и никому не жалуется, просто не умеет. Конечно, спецназ ГРУ — не институт благородных девиц, там слабонервных не держат. А Илларион — не просто спецназовец. Он — инструктор спецназа, пускай себе и бывший. В нашем деле, как верно заметил какой-то безымянный гений, бывших не бывает».

Размышляя подобным образом, полковник по инерции продолжал твердо шагать вперед. Уже в подъезде он вспомнил про мобильный телефон, но махнул рукой: ему оставалось всего-навсего несколько лестничных маршей — плевое дело для зрелого мужчины в приличной физической форме. «А для кабинетного работника, — вдруг ехидно произнес у него в мозгу посторонний голос, подозрительно похожий на голос Забродова, — такой подъем может послужить неплохой зарядкой. Просто для профилактики, чтобы седалище ненароком не сделалось шире плеч…»

— Мерзавец, — выругался полковник, сам не понимая, кого конкретно имел в виду — себя или Забродова, без спроса поселившегося у него в голове.

Он поднялся на пятый этаж и по привычке забарабанил в дверь кулаком, хотя Илларион давным-давно установил звонок — по его, Андрея Мещерякова, настоянию, между прочим. Спохватившись, полковник перестал стучать и ткнул пальцем в кнопку.

Из-за двери донеслось противное электрическое дребезжание, от которого Мещеряков, как всегда, поморщился. «Господи, — привычно подумал он, — где Илларион раздобыл этот звонок? Таких ведь давно не выпускают! Или он сам его смастерил?»

Нервы у полковника все еще были на взводе, фантазия разгулялась, и он против собственной воли представил, что при желании могли смастерить умелые руки инструктора учебного центра спецназа ГРУ Иллариона Забродова из стандартного электрического дверного звонка и кое-каких дополнительных деталей — тоже, в общем-то, стандартных, но гораздо менее доступных массовому потребителю. Разумеется, это была чепуха: даже Забродову вряд ли пришла бы в голову фантазия минировать собственную дверь, — но Мещеряков поймал себя на том, что снял палец с кнопки звонка с излишней поспешностью.

— Иду, иду, — донеслось из-за двери. — Только взрывать не надо!

Полковник вздрогнул и с подозрением покосился на кнопку звонка. Только после этого до него дошел смысл произнесенной Илларионом фразы: неугомонный Забродов, конечно же, имел в виду, что после стука и звонка нетерпеливому гостю осталось воспользоваться разве что взрывчаткой, и, как всегда, не потрудился не только оставить свою сомнительную шуточку при себе, но даже облечь ее в мало-мальски доступную форму-Дверь открылась, и Мещеряков увидел Забродова.

— Ты что, в запое? — спросил он после долгой паузы, на протяжении которой внимательно и с легким чувством брезгливости разглядывал своего старинного приятеля и бывшего подчиненного.

«Конечно, — подумал он. — Рано или поздно это случается с большинством из нас. Особенно с теми, чья жизнь внезапно и нелепо потеряла смысл: ослепшие художники, оглохшие музыканты, спортсмены, прикованные к инвалидному креслу, любящие мужья и отцы, в одночасье потерявшие семью… А также офицеры элитных подразделений, по тем или иным причинам ушедшие из армии в расцвете сил и карьеры. Такие либо идут в наемники, либо спиваются к чертовой матери и, сидя у себя на заставленной пустыми бутылками кухне, пьяным голосом орут маршевые песни в половине второго ночи…»

— В запое? — удивленно повторил Забродов и вдруг словно сломался. Плечи у него обвисли, он неприятно ссутулился, со скрипом потер пегую недельную щетину, которой густо заросли его впалые щеки, и пьяно причмокнул безвольно распущенными губами. — Какой может быть запой, Андрюха? А если бы даже и так, так кто ты такой, чтобы задавать такие вопросы? Ты мне больше не начальник, понял? И пью я, между прочим, на свои кровные… Кровные, понял? Заработанные кровью — своей и чужой. Да что я тебе рассказываю! Ты ведь лучше меня знаешь, сколько на мне крови…