Книга О чем молчат мертвые - Лаура Липман

Она выбрала столик в самом углу и теперь сидела за ним, углубившись в книгу в мягкой потрепанной обложке. Такие книги лежали у Салливан по всем закуткам и закоулкам: в сумочке, в офисе, в машине, на кухне и даже в ванной. Пять лет назад, когда раны в сердце, открывшиеся после развода, еще были свежи и не давали забыть о себе, книги оказались единственными друзьями, которые хоть как-то отвлекали Кэй от мысли, что ее жизнь была, по большому счету, кончена. С течением времени она поняла, что в компании книг ей куда уютнее, чем в компании людей. Чтение стало для нее не способом отгородиться от внешнего мира, а скорее идеальным образом жизни. Дома она изо всех сил старалась не прятаться за книгами от собственных детей. Ей приходилось откладывать чтение и смотреть какую-нибудь телепередачу, которую выбирали Грэйс и Сет, но ее горящие желанием глаза то и дело посматривали на книгу, которая лежала так близко к ее руке. Здесь же, на работе, где Салливан могла бы все перерывы на кофе и обеды проводить в компании коллег, она все равно почти всегда сидела одна и читала. За глаза коллеги называли ее антисоциальной работницей – по крайней мере, таковой она им казалась. Но хотя Кэй и проводила все время, углубившись в чтение книг, до ее ушей доносилось очень многое.

Сегодня утром, например, она всего за пару минут, пока открывала дверь своего кабинета, многое узнала о Джейн Доу. Коллеги единодушно сошлись во мнении, что эта пациентка – врунья, которая несет всякий бред от отчаяния. Однако у женщины действительно была травма головы, которая могла как угодно повлиять на память. Ей назначили психиатрическое обследование, но Кэй уже больше года назад перевелась из того отделения, так что это больше не было ее заботой. Свои травмы женщина получила совсем недавно, собственно, в результате аварии, да к тому же она вроде как не была ни бездомной, ни безработной, ни брошенной – а все это как раз по части Салливан. Разумеется, ко всему прочему странная пациентка отказалась сообщить, есть ли у нее медицинская страховка, но это уже проблемы администрации. Если окажется, что она не застрахована, а это весьма вероятно, то Кэй придется что-то придумывать с оплатой ее лечения, а также, возможно, узнавать, можно ли провести Джейн по какой-нибудь внутриштатной или федеральной программе.

Но пока Джейн Доу была не ее проблемой, и Кэй могла спокойно погрузиться в мир Шарлотты Бронте. В этом месяце ребята из клуба книголюбов выбрали «Джейн Эйр». Салливан, в общем-то, не было особого дела до этого клуба, эдакого кружка по интересам, к которому она присоединилась, когда ее брак уже был на последнем издыхании, но членство в нем, по крайней мере, служило отличным оправданием тому, почему она постоянно читала. «Да так, это все для клуба книголюбов, – отвечала она, не отрываясь от книги. – Опять отстаю от остальных». Члены же клуба тратили больше времени на сплетни и еду, чем на обсуждение книг, но и это не сильно волновало Кэй. У нее редко появлялось желание говорить о прочитанном, так как обсуждать персонажей любимых книг было для нее все равно что сплетничать о друзьях за их спинами.

За соседним столиком расположилась небольшая группа молодых докторов. Обычно Кэй с легкостью могла абстрагироваться от окружающего шума, но у единственной девушки, сидевшей вместе с компанией, был такой звонкий высокий голос, что он резал соцработнице уши, и она невольно стала вслушиваться в содержание разговора.

– Убийство!

«Прошла неделя – от мистера Рочестера не было никаких вестей; прошло десять дней, а он все не возвращался», – продолжила читать Салливан.

– Поживешь в Балтиморе – совсем перестаешь удивляться подобному. Сколько их случается за год? Пятьсот? – вопрошала медичка за соседним столом.

«Менее трехсот в городе», – мысленно поправила ее Кэй. И десятая их часть в округе. А в мире Джейн Эйр в это время молодая гувернантка боролась с чувствами, которые питала к своему хозяину. «Я даже удивилась, с какой быстротой мне удалось преодолеть это мгновенное колебание, как легко я отстранила от себя мысль о том, что поступки мистера Рочестера могут быть для меня чем-то полным глубокого жизненного интереса».

– Родители чуть не умерли, когда узнали, что я собираюсь работать здесь. Вообще они хотели, чтобы я устроилась в Хопкинс или в какой-нибудь университет, но я им соврала и сказала, что Святая Агнес находится в милом райончике.

За последней фразой звонкоголосой девушки последовал взрыв самодовольного смеха. Святая Агнес была хорошей больницей с приличным уровнем финансирования, третьей по количеству рабочих мест в Балтиморе, но при всем ее богатстве район, в котором она располагалась, был просто ужасен. Во всяком случае, за последние годы местные жители превратились из надежного рабочего класса в убогих маргиналов. Обитатели всех этих тесных пригородов, которые начали стремительно развиваться в первые годы так называемого «бегства белых»[6], на своем горьком опыте узнали, что городским проблемам было плевать на воображаемые линии на карте. Наркотики, преступность – они распространялись не только по району или по городу, но даже выходили за пределы округа, а оттуда, в свою очередь, простирались все дальше и дальше. Зато теперь начал развиваться центр города, с тех пор как представители молодой интеллигенции, а также состоятельные пенсионеры и зажиточные вашингтонцы решили, что хотят жить в домах с видом на гавань и есть в приличных ресторанах. И кому какое дело, что школы здесь – полное дерьмо? Кэй благодарила судьбу за то, что осталась в Хантинг-Ридже – ведь жить в городе тогда казалось непрактичным и разорительным, так как цены там на все подскочили втрое, а времена были и без того трудные, несмотря на то что обучение детей в частной школе оплачивал ее бывший муж. Он был весьма щедр в этом отношении, но понятия не имел о каждодневных расходах на ребенка. Он не знал, сколько стоят кроссовки, арахисовое масло и подарки на день рождения.

– Я слыхала, ей сколько – кажется, сорок? – Судя по тому, с каким нажимом медичка произнесла последнее слово, сорок лет в ее понимании было огромным возрастом. – И она утверждает, что это произошло тридцать лет назад? То есть это что получается? Она убила кого-то, когда ей было еще десять лет, и только теперь решилась об этом рассказать?

– Не думаю, что это она кого-то убила, – возразил мужской голос, более глубокий и мелодичный. – Просто ей что-то известно об одном из нераскрытых преступлений. О каком-то небезызвестном преступлении. По крайней мере, так она говорит.

– Что, как малыш Линдберг? – Кэй не поняла, нарочно эта девушка преувеличивала или действительно думала, что маленький Линдберг был похищен тридцать лет назад? Молодые врачи, такие умные и начитанные в выбранной ими области, демонстрировали порой поразительное невежество в очевидных вещах – конечно, в зависимости от того, насколько усердно преследовали свои цели.

И вдруг внезапно, как мигрень, Салливан осознала, что эта девушка была жутко неуверенной в себе. Ее нервная речь явно демонстрировала, что у нее не было природной способности контролировать свои чувства и эмоции – едва ли не первостепенного качества, необходимого для представителей ее профессии. Ох, несладко ей здесь придется! Выбрала бы себе другую специальность – например, патологию, где пациенты уже мертвы. И дело не в том, что она была бесчувственной, а как раз наоборот – в излишней эмоциональности. Эмоции так и сочились из нее подобно крови, вытекающей из глубокой раны. У Кэй даже появилось какое-то чувство слабости, легкое головокружение, будто она заболела гриппом. Словно эта странная юная девица уселась к ней на коленки и попросила погладить по голове. И даже «Джейн Эйр» не могла избавить Салливан от этого, так что она забрала свой кофе и вышла из кафетерия.