Книга Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров? - Кристиан Бейл

— Мистер Дагерти? Норман Дагерти?

— Да, с кем имею честь?

— Просто Бейл, можно Кристиан.

Я очень жалел, что не могу закурить, потому что сморозил глупость и не купил сигарет:

— Что вам угодно, мистер Бейл?

— Я хотел поговорить о вашей матери, мистер Дагерти. О Норме Джим Бейкер.

Да-да, о Норме Джин Бейкер, светловолосой бестии, сводящей с ума тысячи мужчин на планете. Норме Джим Бейкер, которая была королевой, а умирала как обычная куртизанка. Норме Джим Бейкер, которая в шестнадцать лет родила сына и просто оставила его в придорожном приюте. Норме Джим Бейкер, которая стала легендарной Мерилин Монро, но не отказалась от фамилии матери, несмотря на то что с ней едва не отказались заключить многомиллионный контракт. Ведь для девушки из провинции, картаво выговаривающей половину алфавита, это подвиг.

— Вы меня слышите, мистер Дагерти, — деликатно напомнил я о своем существовании, прерывая затянувшуюся паузу.

— Прилетайте в Ниццу, — голос не дрогнул, даже не изменился.

Мой собеседник, очевидно, чувствовал себя сейчас так, словно ему принесли вино многолетней выдержки, а в закупоренной сургучом бутылке плавает муха. И теперь он просто не понимает, как поступить: вылить вино или достать муху и выпить. Я записал адрес кафе, где мы должны встретиться.

Какой же она была, Норма Джим Бейкер? Ее веселая матушка Глэдис Монро Бейкер хотя и была замужем, но предпочитала не обременять себя моралью и вела раскованный образ жизни, веселясь с мужчинами на всю катушку. Ребенок ей мешал, потому в годик с небольшим она пристроила Норму в одну семью с пуританскими нравами и лишь время от времени навещала малышку, покупая ей мороженое и красивые платья на деньги, подаренные любовниками. Пола Богендер — женщина, которая стала для будущей звезды временной матерью — придерживалась строгих правил и не любила, когда Норма выделялась среди ее детей обновками. Поэтому, стоило

Глэдис уйти, наряд пропадал в недрах огромного шкафа. Девочка очень боялась приемную маму, но не жаловалась. В 1932 году родная мать решила взять Норму домой. И тот год был самым счастливым в ее жизни. Она начала бегать к маме на работу (Глэдис работала монтажницей на киностудии) и впервые попала в мир кино. Раскрыв рот, смотрела на искусственные носы и накладные парики, на ненастоящий снег, кровь из свеклы и влюблялась в то, что все самое страшное происходит понарошку.

Кстати, психиатр, который впоследствии наблюдал историю болезни Глэдис, сделал такую заметку в ее медицинской карте:

Норма. Слишком эмоциональный ребенок. Нуждается в повышенной опеке. Склонность к посттравматическим расстройствам на базе обширной родовой травмы. Рекомендовано прекратить прием седативных препаратов из-за склонности к зависимости.

Эта запись сделана в 1938 году, когда мать девочки находилась в глубокой депрессии, а врачи подозревали у нее первую стадию шизофрении. Норма ходила с мамой на прием к профессору Кацу и, устроившись с ногами в кресле, иногда комментировала наблюдения доктора.

Я как-то беседовал с одной медсестрой, оказавшейся рядом, когда профессор был вынужден вежливо, но настойчиво попросить девчонку выйти вон из кабинета. Тогда я собирал материал для фильма о Мерилин, и редактор посоветовал поговорить с одной пожилой леди, приходившей к нам в редакцию шумно ругаться с авторами отдела «Красота и Здоровье». Леди оказалась столь интеллигентна на вид и сыпала такими отборными ругательствами, что я, признаться, струхнул. Редактор же просто распахнул дверь и громко позвал:

— Мама, Бейл хочет поговорить с тобой.

— Ничего себе, — подумал я, — эта леди еще и мать нашего редактора!.. И стал рыться в памяти, пытаясь вспомнить, не ляпнул ли чего-либо непочтительного про эту даму. Она вошла в кабинет главного и недовольно посмотрела на меня пронзительными голубыми глазами. За стеклышками очков скрывался такой удивительно теплый и доброжелательный взгляд, что я растерялся.

— Мэм, — я неуверенно улыбнулся и пожал протянутую руку. Главный покатывался со смеху в кресле. Я уже мстительно сыпал ему за шиворот лед.

— Мама, Бейл — отличный мужик, просто, как и все, тебя, кажется, побаивается так, что поджилки трясутся. Я тут время от времени намекаю, что ты спонсор, чтобы ребята не скучали и активнее делали свою работу.

Теперь пришла моя очередь торжествовать, потому что «мама-спонсор» без излишних разговоров подошла к главному и отвесила ему подзатыльник. Я опустил голову, чтобы не показывать улыбку. Главный покраснел и, потирая затылок, буркнул:

— Рукоприкладство — это необязательная норма человеческих отношений.

Мама, видимо, осталась равнодушна к сыновней эскападе, поэтому повернулась ко мне и сказала:

— Пригласите меня на кофе, не будем же мы говорить прямо тут.

Я смутился и запрыгал вокруг нее не хуже горного козла. Короче, мы вышли из кабинета, оставив главного потирать затылок, и пошли в кафе. Просто поговорить. Потом меня пригласили на ужин. А уж на третью встречу мы наконец заговорили о Норме.

— Она была очень нервной девочкой, — начала миссис Эйр, — и действительно ходила с матерью на эти лечебные сеансы. Я тогда училась на первом курсе Медицинской академии, и у меня случилась подработка у доктора Каца в приемной. Не хотела, если честно, у него оставаться — психиатрия меня никогда не интересовала, но, когда я поговорила с Джин.

Я молча добавил миссис Эйр кофе.

— Вы знали, что ей нравилось, когда ее называли Джин? — спросила меня собеседница.

Я отрицательно покачал головой.

— Джин, причем желательно, чтобы имя звучало как Джейн. Знаете, почему? — взгляд из-под очков был требовательным.

Я снова расписался в абсолютной неосведомленности.

— Вы что не читали книгу о Тарзане? (Едкая ирония.)

Заверил, что читал. Или кино смотрел. Впрочем, какая разница. Миссис Эйр была из тех представительниц прекрасного пола (нестареющего в силу живости и открытости ко всему происходящему в мире), которым была важна эрудиция собеседника. Ну хоть на уровне представления о том, кто такие Тарзан и Джейн.

— История любви ее потрясла. Как сейчас помню, Норма пришла ко мне, кажется, впервые не пошла в кабинет вместе с матерью, села рядом, поджала под себя ноги и спросила: «А что бывает, когда мужчина ради любимой женщины готов перевернуть мир?» И наболтала много всего такого, что обычно говорят девочки в ее возрасте. Она была буквально влюблена в Джейн и просила ее называть именно так.

Глоток кофе.

— А еще у нее бывали истерики.

И второй.

— И внематочная беременность в пятнадцать лет.

У меня отвисла челюсть.

— Она родила ребенка в шестнадцать, — дама снисходительно потрепала меня по плечу, — слова какой-то медсестры, матери заурядного редактора, малоинтересны для историков и охотников за сенсациями, правда, дорогой?