Книга Римский карнавал - Виктория Холт

Чезаре схватил брата за волосы и начал его грясти. Джованни в ответ ударил его. Чезаре ответил. Мальчики покатились по ковру.

Лукреция оставалась спокойной, поскольку драки были привычны в детской, и она наблюдала за ними, довольная, что они дерутся из-за нее; почти всегда причиной их ссор была сестра.

Джованни кричал от боли; Чезаре визжал от злости. Пока они будут драться, служанки не подойдут к ним. Они боялись обоих мальчиков.

Джованни, которого Чезаре повалил на пол, крикнул:

— Лукреция, наша мама…

Больше он ничего не сумел сказать, потому что Чезаре зажал ему рот рукой. Глаза его потемнели от гнева, лицо пылало.

— Я скажу. У нашей мамы будет ребенок, Лукреция.

Лукреция смотрела на брата, широко раскрыв глаза от изумления, ее детский ротик приоткрылся — так она была удивлена. Чезаре почувствовал удовлетворение. Она смотрела на него так, словно он нес ответственность за странную новость. Она заставила его почувствовать себя сильным, как обычно бывало, когда он склонялся над ее колыбелью и ее крошечные пальчики обхватывали его большой палец.

Он отпустил Джованни, и оба брата поднялись с пола. Драка закончилась. Сейчас мальчики были готовы поговорить со своей младшей сестренкой о младенце и похвастаться всем тем, что они разузнали о величайшем событии, которое происходило за стенами их комнаты.

Ваноцца лежала, ожидая прихода кардинала. На этот раз на свет появился мальчик, но она все равно тревожилась.

И у нее была на то причина.

Кардинал продолжал навещать ее в течение двух лег после ее замужества, но визиты его стали менее частыми, и она нередко слышала пересуды, что он интересуется очаровательными женщинами.

Джордже оказался мягким, хорошим человеком, как и говорил о нем кардинал; но даже самый добрый мужчина остается мужчиной, а Ваноцца обладала чувственной неотразимой красотой. Они вместе проводили долгие летние вечера — самое приятное время суток, приносившее прохладу. Ужинали в прекрасном саду, разговаривали, начинали думать и наконец шли в дом, каждого воодушевляло присутствие другого.

В конце концов, они были женаты, а Родриго появлялся нечасто.

Всего этого и следовало ожидать, хотя предполагалось, что Джордже просто будет проживать вместе с ней.

Мог ли Родриго винить ее? Она думала, что нет. Но когда встанет вопрос, его ли это ребенок, он, скорее всего, будет не склонен признать его своим, потому что его заботила судьба других детей.

Ваноцца держала на руках ребенка, которому было всего несколько часов, он казался ей самым дорогим на свете существом, так разве могла она не беспокоиться о том, что ждет его в жизни? Чезаре всегда занимал в ее сердце первое место; но сейчас, лежа без сил в постели, она твердо решила, что новорожденный — ее Гоффредо — должен иметь такие же возможности в будущем, как и его братья, ведь он самый беспомощный из всех детей.

Он был точной копией остальных; казалось, перед ней лежит маленькая Лукреция, и не было сомнения, кто отец этого младенца нескольких часов от роду. Гоффредо — сын Родриго. Имея любовника и мужа, живущего с ней под одной крышей, Ваноцца сама не могла быть вполне уверенной в его отцовстве. Но она должна сделать все, что в ее силах, чтобы кардинал признал ребенка своим сыном.

В этот момент она увидела, что Родриго подходит к ее постели. Служанки отступили, присев в реверансе, охваченные страхом при его приближении.

— Ваноцца, дорогая! — Голос его звучал мягко и ласково, как всегда. Он редко давал волю гневу, поэтому она не могла понять, какие чувства он испытывает к новорожденному.

— На этот раз мальчик, мой господин. Он очень похож на Лукрецию… я представляю, как в этом ребенке я каждый день буду видеть ваше высокопреосвященство.

Полная холеная рука, унизанная сияющими драгоценными перстенями, коснулась щечки младенца. Это был нежный отцовский жест, и у Ваноццы отлегло от сердца.

Она подняла ребенка на вытянутых руках, и кардинал принял его; она заметила, как смягчился его взгляд, в нем появились гордость и радость. Просто чудо, думала она, что так много людей любят Родриго; его любовь к женщинам и детям вызывала у них ответное желание доставить ему удовольствие и служить ему.

Он прошелся по комнате с ребенком на руках, взгляд его словно был устремлен в будущее. Наверняка строил планы относительного новорожденного мальчика. И ничего не заподозрил. Должно быть, Родриго сравнивал себя с Джорджо и задавался вопросом: может ли женщина предпочесть ему, обаятельному могущественному кардиналу, какого-то мелкого папского служку?

Он передал ребенка матери и на мгновение остановился, добродушно глядя на нее сверху вниз.

После чего с иронией произнес:

— Как Джордже? Доволен?

Это был период в жизни Лукреции, который она не забудет до конца своих дней. Ей исполнилось всего пять лет, но события тех дней ярко запечатлелись в ее памяти. Именно тогда ее жизнь начала меняться.

До того времени весь мир для нее ограничивался рамками детской, девочку оберегала мать, Лукреция жила ожиданием прихода дяди Родриго, ее приводили в восторг драки братьев, соперничавших из-за сестры. Лукрецию окружала восхитительная обстановка. Каждый день она занимала позицию на балконе и наблюдала за проходящим в большом мире, но все, что случалось вне стен материнского дома, казалось ей не более чем картинками, которые должны были разнообразить ее праздную, полную удовольствий жизнь. Люди и события по другую сторону балкона выглядели нереальными, и Лукреция чувствовала себя в полной безопасности в своем уютном мире, окруженная любовью и восхищением.

Она знала, что хороша собой и что обращает на себя внимание необычным цветом волос и глаз. У нее были золотистые светлые волосы, серо-голубые глаза оттенялись темными ресницами и бровями, унаследованными, как ей говорили, от испанских предков. Именно такое редкое сочетание было очень привлекательно. На ней задерживали взгляды итальянцы испанского происхождения. Ее братья были столь же очаровательны.

Служанки не могли удержаться, чтобы то и дело не обнимать ее, гладить по щекам и расчесывать прекрасные волосы девочки. «Наша любимая маленькая Мадонна», — повторяли они и часто шептались между собой о том, какие у нее колдовские светлые глаза, которые сделают ее самой соблазнительной женщиной Италии.

Она была счастлива в своих привязанностях; платя любовью за их любовь к себе, она часто прижималась к ним, испытывая величайшее удовольствие и мечтая, как она вырастет и станет обольстительной куртизанкой.

Маленькая Лукреция верила, что мир создан, чтобы доставлять ей удовольствие — ее братья считали то же самое по отношению к себе, — но по характеру Лукреция отличалась спокойствием, была готова с чем угодно согласиться, и только испытывала радость, когда ей удавалось сделать что-то приятное окружающим, и в этом отношении совершенно не походила на своих юных родичей. Жизнь Чезаре и Джованни омрачалась их взаимной ревностью; Лукреция не знала подобного чувства. Она была королевой детской, уверенная во всеобщей любви к себе. До пятого года жизни девочка оставалась в своем замкнутом мирке, который окутывал ее, словно уютный мягкий кокон. Но потом появился первый признак того, что жизнь не так проста, как казалось ей, и не всегда будет протекать безмятежно и приятно.