Книга Со мной летела бомба - Сергей Майоров

Чеченцы с тех пор притихли, но вот корейцы прибывать продолжали, и в ГУВД уже всерьез поговаривали о том, что этих ребят пора брать на спецучет как этническую преступную группировку. И это были не пустые тревоги: в сводках уже появилась графа о преступлениях, совершаемых корейцами.

Сняв трубку, я набрал номер знакомого опера из ОРЧ. Спросил, как жена, дети, рассказал анекдот про корейцев (вообще-то я знал его как анекдот про армян), и мой приятель тут же сам заговорил о Корее. Я его не перебивал, лишь поддерживая: «Да ты что?» — и вскоре получил ясное представление о том, что происходит в городе вообще и на авторынке в частности.

А картина на авторынке Черногорска была такова. Всем управлял «Кореец» — Тен, как я понял, однако уточнять не стал. Но пока никакого зверского криминала не происходило. Торговля крадеными авто разве что. Но этот бизнес может быть масштабным и рентабельным где-нибудь в Дрездене, а никак не в Черногорске. Там и машины подороже, и нас, русских дураков, колпашить легче. Единственное, что могло быть серьезным, — угон дорогих иномарок из Европы, под заказ. Но для этого как минимум нужно быть вхожим в международное преступное сообщество, а не просто в организованную преступную группировку Черногорска. Связана смерть Тена с этими делами или нет, покажет время. Я только начал разбираться в этом.

ГЛАВА 3

Не прошло еще и половины дня, а уже была некая база, без которой невозможно раскрытие любого преступления. Я владел косвенной информацией. Но именно эта информация могла впоследствии оказаться решающей и основной. У меня было то, чего не имели опера городского УВД, которые, как я понял, также рьяно взялись за дело Тена. Если происходит убийство слесаря ЖЭУ, эти парни даже седалище не оторвут от стульев. Когда же дырявят голову депутату или известному бизнесмену — тут только успевай от них отмахиваться. И я нисколько не удивился, когда ко мне в кабинет без стука вошли двое. В отличие от простых оперов, как я, они носили кожаные папки и имели чересчур серьезные лица. Кожаной папки я отродясь не имел. А что касается лица, то зачем оно мне нужно, такое чересчур суровое? Я ведь чужим кормом не питаюсь, все больше подножный пользую. Другими словами, пользуюсь той информацией, которую добываю сам, а не другие.

— День добрый, — приветствовал меня один за всех. — Что по делу Тена?

Это, знаете, как в американских боевиках. Помните — на место убийства прибывают двое и заявляют:

— Теперь мы здесь главные. Докладывайте все, что знаете, и отваливайте в сторону. Теперь вы будете только мешаться.

Это — ФБР. У нас ФБР нет, но есть другие. Более хитрые. Они просто просят выложить всю обстановку и предлагают сотрудничество. Но я этих партнеров из ГУВД знаю хорошо. Кроме склада ума, от меня они отличаются еще тем, что имеют автомобиль. Пока я буду шагомером замерять расстояние, они быстренько проскочат по моим явкам и доложат о проделанной работе себе в Главк. А в конце дня опять подскочат и опять предложат сотрудничество. И так до того момента, пока я не выведу их на главного злодея. Вечером можно смело смотреть ТВ. На экране корреспондент будет рассказывать о расторопности разыскников ГУВД, тех, кто мне уже надоел за эти дни, и поздравлять их с успехами в деле очистки города от криминального элемента. Плавали, знаем.

Поэтому, когда перед моим слегка осовевшим после сала с чаем взглядом предстали двое знакомых с папками из кожи каких-то зверей, я отправил их к следователю Следственного комитета Юре Вязьмину. Через полчаса общения с этим, скромно выражаясь, не очень далеким следователем они твердо уяснят для себя одну истину: Тен замешан в убийстве. То есть то ли он кого убил, то ли его убили. И потратят некоторое время на поиски Тена, который уже несколько часов благополучно снимает номер в городском морге.

Двое, заметно скиснув, исчезли. Видимо, их успели предупредить в Главке об опасности, которую представляет следователь Вязьмин. Вместо них появился Валерка Жмаев.

Я вскинул на него взгляд…

Посмотрел на него и сглотнул слюну. Лицо дежурного было белее простыни коварной шлюхи после первой брачной ночи.

— Ты… Гольцова куда-нибудь посылал?

Воздух перестал поступать в мои легкие.

— Ты посылал куда-нибудь Гольцова? — шипел мне в лицо он, а я видел лишь вздувшуюся вену на его шее…

— Где Леха? — я говорил так тихо, что не был уверен, что сейчас меня кто-то слышал.

Я вскочил и пинком отправил стул в сторону. Отлетев, он громко загремел по полу и упал на том месте, где еще недавно катался Веня…

— Лешку порезали…

— Где? — глухо спросил я, снова не слыша самого себя. Я прекрасно знал, где порезали Леху. Я понял это сразу, едва увидел белое лицо Валерки…

— Стофато, одиннадцать. Во втором подъезде.

Квартира двадцать семь. Жмаев этого просто еще не знал. Но это знал я.

Я выбежал из райотдела. Ветер хлестал меня, как подлеца, по щекам. Он плевал мне в лицо острыми иголками колючего снега и выл в уши…

У самой больницы мне пришлось остановиться. Я не в силах был больше бежать. Окинув взглядом двор, я увидел полуразрушенную лавочку. Приложив последние усилия, я заставил себя сделать еще несколько шагов на непослушных ногах и рухнул на бок. Мне катастрофически не хватало воздуха. Терапевт в поликлинике МВД говорила, что астма не возникает из ниоткуда. Задыхаться можно и от нервного перенапряжения. Кажется, это был тот самый случай. Врач советовала прикупить баллончик с какой-то гадостью, так, на всякий случай. Не думал, что он мне может пригодиться уже через два месяца после очередной плановой диспансеризации…

Леша. Леша…

Будь я проклят.

Отдышавшись, я смог наконец намотать на шею шарф и впервые после выхода из райотдела застегнуть куртку. Кажется, прошло. Осталось лишь подозрение, что пульс в висках смогут увидеть прохожие. Все, Загорский, успокойся… Начни мыслить рационально…

Подходя к двери больницы, я понял, что не может быть никакой рациональности, пока я не увижу своего опера. До тех пор, пока я не взгляну ему в лицо, я не смогу вообще мыслить. Передо мной стояло лицо Гольцова. Он смотрел на меня своими серыми глазами и говорил: «Сергей, я был на Стофато, похоже, что там дело нечисто, раз меня ударили два раза ножом в шею».

Я тряхнул головой, открыл глаза, а Леша продолжил: «Ты прости, Сергей, что я тебе не могу сказать, кто это сделал».

Бред.

— Он в операционной, — сказала мне медсестра.

Дура набитая, да где же ему еще сейчас быть… Разве я тебя об этом спрашиваю?!

— Вы сумасшедший, — добавила она, отшатнувшись. — Я попрошу главврача, чтобы он удалил вас из отделения.

— Извините… Я не хотел вас обидеть, — я взял ее за рукав хрустящего, пахнущего процедурной халата. — Это мой друг. У меня он, наверное, единственный друг.

Я сжимал в кулаке ее рукав и не знал, как спросить ее о том, будет Лешка жить или нет. Первый раз я не знал, как спросить человека, чтобы он не имел возможности мне солгать. Я боялся спросить. Отвратительное, животное чувство страха поселилось внутри меня сразу после того, как вошел Жмаев. И жило оно во мне до сих пор.