Книга Фортуна - Денис Салькин

В новостях сообщалось, что наши черные братья опять обставили нас и весь мир в беге на короткие дистанции. Хотя черными их называть нельзя – нетолерантно! Правда, в мое понимание мира это не вписывалось. Почему вывезенные из Африки в Америку негры должны именоваться афроамериканцами, а оставшиеся на родине вполне положительно относятся к слову негр? Если следовать понятию толерантности, должен ли я обидеться на афроамериканца, если он назовет меня белым братом. Белоевр или евробел было бы намного толерантнее! Любопытно, но даже после называния негров афроамериканцами они не перестали буянить, и в новостях были явные тому подтверждения: расизм в Америке ароматно процветал и обижал бедных негров… Но и в Гарлем соваться без гуталина на морде очень опасно. Зря все-таки людей вырвали с родного материка!

Мои размышления прервал мобильник.

– Хемингуэй? Я звоню извиниться за то, что вчера не смогла покормить с тобой кота.

Я попытался сказать, что прощаю ее в счет будущих подвигов, но получилось лишь невнятное бормотание. После короткого молчания Катя переспросила:

– Максим, это ты?

На этот вопрос я почти легко ответил:

– Иа!

– Что с тобой? – забеспокоилась она.

Собрав всю силу воли, я сумел довольно внятно сообщить:

– Фатальное ранение лица.

– Ты упал? Подрался?! Я сейчас приеду!

– Ага! – почти без «акцента» согласился я.

До приезда Кати я успел позвонить на работу. Начальство предсказуемо осталось недовольно, но дало три дня отгула по поводу выдуманного мной на ходу гриппа. Челюсть весьма способствовала убедительности вранья. А вот диван я застелить не догадался, что позже оказалось очень кстати.

Катя ворвалась в квартиру, окутанная запахом новых «GianMarco Venturi» и отягощенная пакетом с фруктами. Попыталась броситься мне на шею, но, увидев расцветку моего лица, округлила глаза и длинно выдохнула:

– Дрался…

– Да! – гордо подтвердил я. – За женщину!

– За женщину? – нахмурилась Катя. – Она красивая?

– Не знаю… не разглядел…

– И ее рыцарь набил тебе рожу, – констатировала Катя.

– Их было много. И они выглядят не лучше!

Я попытался взмахнуть рукой, чтобы показать, как крушил врагов, но скривился от боли.

– Ребра переломаны! – выставила диагноз Катя и скомандовала: – Немедленно в постель!

Уложив меня и поцеловав в здоровую щеку, Катя принялась выгружать на компьютерный стол бананы, апельсины и яблоки.

– Эти витамины ты должен съесть сегодня!

Я представил себе, как жую яблоко, и застонал.

– Тебе больно?! – всполошилась Катя и бросилась ко мне. – Что у тебя с ребрами?

Ее пальчики скользнули по моему телу. Несказанное удовольствие!

– Здесь огромный синяк!

Я мог бы поспорить, что синяки бывают и побольше, но зачем прерывать такой кайф?

– Я начну тебя лечить отсюда!

Она целовала мою грудь, постепенно спускаясь все ниже и ниже. За такое лечение я готов был расстаться со всей толерантностью и всеми неграми мира, драться каждодневно и даже ломать себе ребра вручную. Когда Катя добралась до самого важного, я судорожно вдохнул. Приоткрыв глаза, я увидел рассыпавшиеся по ее плечам волосы, идущие волнами в такт ритмичным движениям, и выпал из реальности…

Когда мир вернулся ко мне, Катя уже причесывалась перед зеркалом. Я встал и обнял ее сзади.

– Ненасытный Хемингуэй… Мне, между прочим, нужно на работу.

– Немного опоздаешь… – пробормотал я, целуя нежную шейку. – Я тебе должен…

– Должен – отдашь! – убедительно сказала Катя. – Но только после семи. Надо будет обязательно как следует накормить кота!

– И черепашку, – вздохнул я.

– И черепашку, – согласилась она. – Но сейчас мне нужно срочно бежать. А ты лежи, выздоравливай и думай обо мне!

Когда Катя ушла, я испытал легкое недовольство, но потом решил, что подаренные ощущения перевешивают все. Вот еще бы «рыцарские раны» не болели. А боль вернулась с прежней силой, стоило только о ней помянуть. Чтобы отвлечься, я полез в компьютер обновить информацию по фаворитам футбола. И наткнулся на свежую новость: «Игроки ЦСКА находятся в жуткой депрессии из-за чувства вины». Бедняжки, икра, наверное, в горло не лезет теперь. Далее выяснил, что «Манчестер Сити» готов платить Криштиану Роналду пятьсот тысяч в неделю. В рублях – больше миллиарда годовых. Да я бы за такие деньги летать научился! Эх, надо было в детстве идти в футбол…

Раздражение было слишком велико. Можно сколько угодно презирать себя за зависть, но это совершенно не мешает перемножать в уме невообразимые цифры чужих доходов. Отделаться от этого навязчивого состояния я решил самым простым способом – запустил один из любимых фильмов, «Парфюмер». Меня удивляли возможности главного героя синтезировать запахи, совершенно не обладая нужными знаниями. Хотелось самому смешать лучшие духи из коллекции и получить что-нибудь совершенно невообразимое. Но по опыту я знал: разные духи не просто насилуют друг друга, они уничтожают смысловые нотки. Такой союз никогда не порождает ожидаемого. Одолевали сомнения и насчет другого. Есть ли смысл собирать запахи разных женщин? Даже со столь великой целью мазать Катю жиром – просто кощунство… Ее совершенное тело способно подарить бездну иных ощущений!

Я уснул, не досмотрев фильм, и проспал до пяти вечера. Следовало быстро убраться из дома, иначе приход родителей однозначно задержал бы кормление кота. К тому же надо купить хорошего вина и дорогих конфет на закуску.

Катю на квартиру пришлось наводить по телефону – она запуталась в номерах домов, а потом и в подъездах. Впустив ее, я отрапортовал:

– Животные накормлены! – и добавил: – Кроме меня…

– Ты лишил меня удовольствия осчастливить кота, – укоризненно сказала Катя. – Кстати, где кот? И как его зовут?

К этому вопросу я был готов и почти без запинки процитировал:

– Норман Вестфальд Лауд. По-видимому, сэр.

Сэр Норман пребывал на шкафу. Жирный серый шотландец, мог бы и неделю без еды прожить, по-моему. Да еще и смотрел на нас с явным презрением – как сноб-аристократ на слуг, годных только для того, чтобы приносить пищу. Впрочем, аристократизм кота мне оказался только на руку: Катя достать его не сумела и все внимание переключила на меня. К вину мы почти не прикоснулись – руки и губы на протяжении двух часов были очень-очень заняты. Когда, уже опустошенные, мы лежали на пушистом ковре, я увидел, что кот по-прежнему сидит на шкафу и даже не мигает. Создавалось впечатление, что он записывает происходящее на внутреннюю флешку.

– А ты наглый! – сказал я коту.

– Кто? – вяло спросила Катя. Она лежала, уткнувшись мне в подмышку.