Книга Русский израильтянин на службе монархов XIII века - Александр Койфман

– Хорошо, как скажете. А сколько Ибрахим потребует за меня?

– Просить он будет четыреста – пятьсот дирхемов[23], но больше чем двести пятьдесят я не дам ему. За обычного раба он не получит сейчас больше ста пятидесяти – двухсот дирхемов. Недавно из Нубии привезли очень много рабов. Так что цены снизились. А теперь ополоснись, прежде чем наденешь этот халат.

Меня удивляло, почему он так доверительно говорит со мной. Только спустя две-три недели я понял причину.

Через полчаса мы вышли из этого большого двора и зашли в соседний, значительно меньший. Под навесом были расстелены несколько ковриков, на некоторых из них сидели люди и ели, ведя тихие разговоры. Мы с хозяином тоже сели на корточках на ковриках. Подбежал мальчишка, и они с хозяином стали что-то обсуждать. Потом нам принесли еду. Еда была почти одинаковая: овощи и солидный кусок баранины. Но Абу Сахату принесли дополнительно чашку гранатового сока и кувшин воды со льдом. А мне только кувшин с холодной водой. Но я все равно был благодарен хозяину. После той мерзости, которой собирался кормить меня Ибрахим, баранина, нормальные, чисто вымытые овощи и, главное, много воды показались мне райской пищей. Только теперь я понял, как хочу пить и есть. Я, наверное, выпил бы всю воду, но хозяин предупредил меня:

– Остановись, иначе пища не пойдет впрок. Никто у тебя воду не отберет. Ешь медленно, ты давно ничего не ел.

Жирную баранину непривычно и даже тяжело есть, особенно после такого количества холодной воды, но с зеленью, приправленной чем-то острым, мне удалось с ней справиться. После обеда хозяин посмотрел на мой пустой кувшин, заказал еще один и приказал взять его с собой. В нашей комнате – я ее уже называю комнатой, а не сараем, – хозяин переоделся в другой халат и устроился отдыхать. Мне он приказал тоже спать, но закрыть сначала дверь на засов.

Сон не шел. Я лежал на своем коврике и думал. Мысли были тяжелые. Неужели я действительно раб и все это мне не снится? Хорошо, если Абу Сахат меня действительно купит. А если нет? Что делать? Конечно, я могу убежать, но куда потом идти? Ведь ничего здесь не знаю. И снова одно и то же, одни и те же мысли. Проворочался на своем коврике почти час. Наконец Абу Сахат встал, переоделся в повседневную одежду. Я тоже встал. Он порылся в одном из тюков, вынул две сабли в кожаных ножнах и бросил одну мне.

– Защищайся!

Я в недоумении подхватил на лету саблю, вытащил ее из ножен и замер, не вставая в позицию. Абу Сахат снова крикнул мне:

– Защищайся!

И начал медленно наступать на меня. Ничего не могу понять, но автоматически встал в позицию, выставив саблю немного вперед. Он сделал ложный выпад и смотрел мою реакцию. Я не вышел из занятой позиции, так как видел, что сабля даже близко не пройдет около меня. Он передвинулся еще на шаг и снова сделал выпад. Наверное, сказывался возраст, или он в действительности не хотел напасть на меня, но движения были замедленные, и я, подняв саблю, легко отклонил его клинок. Он несколько ускорил движения и попытался провести атаку с финтом по моему правому боку. Но это тоже было слишком очевидно. Отодвинувшись на мгновение влево, парировал его удар, отклонив саблю вверх. Он еще и еще пытался достать меня, применяя один за другим разные приемы. Но сказался автоматизм моих рук: оказывается, они помнили все или почти все. Наконец он сдался, отошел в сторону и сказал:

– Ты не ученик лекаря, ты солдат.

– Нет, я не солдат, просто меня тот англичанин немного учил разным приемам.

– Не играет роли, кто тебя учил. Но ты можешь сражаться.

Никогда не думал, что мои кратковременные институтские занятия могут пригодиться в реальной жизни. Просто не принимал их всерьез. И тут Абу Сахат добавил:

– Никому больше не показывай, что ты умеешь обращаться с оружием. Это важно.

А кому я смогу это показать? Я раб. Абу Сахат посмотрел мою уже почти совсем зажившую рану, удовлетворенно хмыкнул и заставил меня выйти во двор:

– Ты должен каждый день бывать на воздухе, двигаться, укреплять мышцы.

Почему он так заботится обо мне? Я ничего не мог понять. Вечером мы еще раз поели, после чего Абу Сахат начал показывать мне разные травы, вытаскивая их из тюка. Он пытался объяснить, против каких болезней помогает каждая трава. Но у меня все путалось в голове, никак не мог ничего запомнить. Абу Сахат быстро понял, что я совсем не разбираюсь в травах. Он печально покачал головой и сказал:

– Ладно, ты запомни хотя бы, какие травяные настойки нужны, чтобы остановить кровь, какую мазь нужно использовать для того, чтобы рана не загноилась. Другому пока тебя учить не буду.

И он снова начал показывать мне некоторые травы, но в очень медленном темпе. Потом мы опять поупражнялись на саблях. Но теперь Абу Сахат не пытался поймать меня сложным маневром. Он сказал, что это упражнение нужно, чтобы мышцы не застаивались. Он быстро устал и сел на свою постель, но заставил меня еще некоторое время махать саблей, имитируя бой. Каждый день мы (вернее, в основном я) упражнялись, и так до дня продажи на рынке.

С утра Абу Сахат заставил меня надеть старый, грязный халат, в котором я прибыл в Газу. Он немного намазал мне лицо и тело какой-то мазью, чтобы я не выглядел таким белым. Потребовал от меня вести себя на рынке вызывающе и все время хмуриться. Объяснил, что это нужно, чтобы не понравиться старым матронам, которые могут заплатить большие деньги за симпатичного раба. Потом передал меня Ибрахиму.

И вот я на площади, стою на возвышении вместе с остальными рабами. Но мы все не связаны. Ибрахим сначала предлагает на продажу своих негров на выбор по цене в двести дирхемов. Но желающих купить нет. Тогда он выставляет на продажу молодого парня восточной наружности. Я вгляделся в него, он совсем еще мальчишка. И за него начинается яростный торг. Цена – Ибрахим назначил за него сначала триста дирхемов – быстро поднимается. Сначала в торге участвовали пять мужчин, но потом, когда цена поднялась до четырехсот дирхемов, остались только двое. К моему удивлению, цена быстро достигла пятисот дирхемов. И только после этого оба покупателя замедлили темп. Но наконец старик, заплативший почти шестьсот дирхемов, увел его с собой. Остальные двое мужчин (я так и не понял, они тюрки или нет) были проданы по первичной цене, по двести дирхемов. Ибрахим снова выставил своих пятерых негров, но уже по цене в сто восемьдесят дирхемов. Опять не нашлось желающих. Какой-то мужчина предложил за них оптом семьсот пятьдесят дирхемов. И Ибрахим согласился. Оставались мы с Гордоном. Ибрахим хотел получить за него двести пятьдесят дирхемов. Но единственный покупатель предлагал только сто восемьдесят, говорил, что он очень старый. Наконец они сторговались на двухстах дирхемах. Когда Ибрахим выставил меня и потребовал четыреста дирхемов, покупателей не нашлось. Он очень удивился, начал расхваливать меня, показывая мой рост, мышцы. Проговорился, что я владею саблей. Но желающих купить меня по-прежнему не было. Но вот какая-то старушка от имени матроны, полностью закутанной, так что даже лица не было видно, предложила за меня сто восемьдесят дирхемов. Ибрахим разразился проклятьями, начал кричать, что лучше убьет меня, чем продаст за такую мизерную сумму, но никто не откликнулся. Позднее Абу Сахат объяснил мне причину: оказывается, он предал широкой огласке историю с моим отказом есть подаваемую бурду и о том, как я выхватил саблю во дворе караван-сарая. Наконец, когда старушка предложила двести дирхемов, Абу Сахат выступил вперед и поднял цену до двухсот пятидесяти. На этом торг кончился. Я теперь раб почтенного ал-Саид табиб Ахмада.