Книга На фиг нужен! - Татьяна Булатова

А те себя долго ждать не заставили. Просто о том, что начало положено, Рузовы не сразу догадались.

* * *

Первым удивил Феликс, вместо традиционного пожелания доброго утра приславший короткое эсэмэс с неожиданным для Машеньки текстом: «Майя беременна».

– А как же я? – не выдержала Маша и задала-таки вопрос о том, каково ее личное место в жизни многодетного папаши из Питера.

– Ты же знаешь, – шепотом ответил ей Феликс: – Я люблю тебя.

– Я тоже, – ласково пропела ему Машенька, а потом приказала: – Не звони мне больше.

И тот послушался и даже не попытался выпросить очередной испытательный срок для того, чтобы определиться и наконец-то взять быка за рога. Просто перестал звонить и писать, чем вверг Машу в полное уныние. Без Феликса жизнь показалась ей тусклой и бессмысленной, о чем она тут же сообщила ему в поэтическом письме, которое теперь предусмотрительно отправила на рабочую почту: «Разлетаются заметки в никуда: // «Доброе утро, спешишь куда?» // Вместо: «Знаешь, я скучаю, я тоскую, // Я в своем воображении рисую // Твои руки, движение в такт…» // Извини, мой любимый, если что-то не так…»

Не выдержал. Перезвонил, хотя поклялся жене, что больше никогда-никогда. По-детски плакал в трубку в расчете на то, что Машенька пожалеет и простит. И она пожалела. А со временем и простила, предложив не разрывать отношения окончательно, остаться друзьями. «Мы же цивилизованные люди», – написала Маша и поблагодарила за то, что Феликс был в ее жизни. Уже могла позволить, потому что и боль прошла, и обида, и остались только приятные воспоминания и прилагавшийся к ним эсэмэс-архив.

– Ты все равно пиши мне, – попросил растроганный Феликс и поначалу читал подробные отчеты о Машенькиной жизни с подлинным интересом, но только до тех пор, пока в них не появилась информация о том, что ее жизнь с мужем изменилась в худшую сторону.

– Понимаешь, мы очень отдалились друг от друга, в том числе и в сексуальном плане. Я не хочу, он не может, – откровенно призналась Маша и замерла в ожидании ответа.

– Твой Миша стал импотентом? – не без злорадства посочувствовал бывший любовник, чем обрек себя на долгую историю о том, что в семье мужа – трагедия, тяжело больна Машенькина свекровь, Марина Леонидовна.

– Прооперировали по-женски, там – онко, – добросовестно вела репортаж с места событий Маша, даже не задумываясь над тем, что Феликсу это может быть и неприятно, и неинтересно.

– Держись, – коротко отвечал он и решительно удалял письмо из рабочей почты: Машенькина готовность честно делиться самым сокровенным стала невероятно раздражать его.

Раздражала Маша и собственного мужа, но почему, тот не знал. Или просто не умел сформулировать. Скорее всего, Мишино недовольство оказалось связано с тем неприлично радостным мироощущением, которое не покидало Машеньку даже «во дни горестных раздумий».

– На этом жизнь не заканчивается, – попробовала она успокоить супруга, чем вызвала жуткое сопротивление.

«Молчи, дура!» – захотелось ему рявкнуть в ответ, но он сдержался. Перед глазами стояла лысая Эльза, по иронии судьбы оказавшаяся в одном отделении с его матерью.

– Какими судьбами? – Эльза не стала делать вид, что не узнала Рузова. Наоборот, погладила себя по свежеобритой голове и грустно усмехнулась, напомнив об их последнем разговоре: – Хорошо, собаку не завела…

– Могла бы позвонить, – пробормотал Миша и буквально заставил себя посмотреть ей в лицо: – Мы же не чужие…

– Я помню. – Эльза потупилась.

– Тебе что-нибудь нужно? – Он взял ее за руку.

– Ничего не надо, спасибо, – чуть слышно выговорила она и подняла глаза.

«Умирает, – пронеслось в голове у Рузова, – только бы не заплакать!»

– Выздоравливай, Эльза.

– Обязательно, – горько усмехнулась та и тенью двинулась в сторону ординаторской.

Не пошел Миша за ней, побоялся, и к матери не пошел, поехал к очередной Бусинке, что поглупее да помоложе. Забыться хотел и ни о чем не думать, иначе, боялся, сердце не выдержит – разорвется на части, а ему еще Ирку поступать, да и мало ли какие еще дела. На вопрос «Как мама?» отвечал скупо, по-мужски и почти правду: что не видел, не разговаривал, потому что в отделение никого не пускали – СЭС проверяла.

Пока врал, чувствовал, что ненавидит и себя, и Машку, и жизнь эту долбаную, что так к ногтю прижала, кислород перекрыла и словно бульдозером переехала.

– Не переживай, Миша, – прониклась его настроением Машенька и погладила по голове, как маленького.

– Не трогай меня, – с отвращением прошипел Рузов, еле сдерживаясь.

– Не буду, – спешно отдернула руку жена и ушла в комнату к дочери, где долго сидела в обнимку с ее старым плюшевым медведем, тоже, кстати, Мишей.

Впервые за столько лет Машенька застелила себе диван в гостиной: реакция супруга ее напугала. Он решительно пресекал любое поползновение в свой адрес. Пытаясь морально поддержать мужа, Маша время от времени заходила к нему в спальню и предлагала свою помощь, но тот не принимал ее, бормоча одно и то же, уткнувшись лицом в подушку:

– Мне надо побыть одному… Оставьте меня в покое.

– Папа расстроен, – объяснила Машенька дочери отсутствие отца за ужином.

– Я тоже, – призналась матери напуганная страшным бабушкиным диагнозом Ирина. – Она умрет?

– Совершенно не обязательно, – с уверенностью в голосе произнесла Маша: – Все-таки мы живем в двадцать первом веке.

– Но у нее же рак!

– Ну и что?! – Машенька не собиралась сдаваться: – Это может случиться с каждым. Главное – вовремя обнаружить.

– А у бабушки вовремя? – с надеждой спросила Ира и впилась в мать взглядом.

– Вовремя, – опередил жену Рузов и вышел к столу: – Всего-то вторая стадия. И потом, знаешь что, Ирка, жизнь на этом не заканчивается. Знаешь, как говорят? «Война войной, а обед по расписанию».

Ужинали в полной тишине.

– Давай выпьем? – робко подала голос Маша, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку.

– Выпьем, – моментально отреагировал Миша и налил себе и жене водки.

– За здоровье! – провозгласила Машенька и лихо опрокинула рюмку.

– За здоровье, – поддержал ее Рузов и подумал об Эльзе: «Хоть бы она тоже поправилась».

Но Эльза не поправилась. Ровно через полгода она умерла в своей квартире под жалобное поскуливание перепуганной странными запахами и звуками маленькой карманной собачки, по глупости подаренной ей верными сотрудниками в честь мнимого выздоровления.

– Пошла отсюда, – гнал так и норовившую улечься возле головы хозяйки псину Миша и с надеждой смотрел на часы: время тянулось невыносимо.

– Иди, – приказывала ему Эльза, на мгновение выныривая из забытья. – Иди домой.