Книга Прайд. Кольцо призрака - Олег Попович

– Вчера?! – Павел в досаде хлопнул себя по голой коленке. – Аллы больше нет! Все знают!

– Как… нет? – растерянно прошептала Ирина.

Павел резко поднялся с кресла.

– Ну знаешь… Хватит, надоело! – Взгляд чужой. – Это уже не смешно. Мало ли что могло случиться с человеком. Такое время. А у тебя все шуточки. И вообще… тебе действительно лучше идти.

«Да, да, была у тебя. Она остается у тебя, когда захочет. Ей можно. А мне – когда ты позволишь, позовешь».

– Что ты глядишь своими голубыми глазами? Кончай дурить! Поезжай к себе, поспи. Я тебе сам позвоню… Потом.

Она спустилась по лестнице вниз на улицу. Оглянулась. Подняла глаза, посмотрела на балкон Павла.

«Надо вспомнить! Надо все вспомнить! Но что именно вспоминать? А вдруг это будет что-то плохое, ужасное?!»

Протянула руку. Остановилась дряхлая машинка. Рухлядь. За рулем тот же черный сапожник с Белорусского, только на сорок лет моложе и лицо налито злобой.

Села на рваное сиденье. Откинулась на спинку. От жары в машине воскресла какая-то древняя вонь. Выпрямилась, как ужаленная.

– К тебе нельзя? За бесплатно возить буду. Ты женщина, что надо. Мечта. Пахнешь хорошо, намытая. Не то что эти… Мусор всякий с электричек.

«Вот ведь подлюга! Козел вонючий!» Выскочила из машины как ошпаренная, со всей силы хлопнула дверью.

Вслед наглый окрик:

– Эй ты, сучка, полегче!

Еле отдышалась, не оборачиваясь, свернула к реке, надеясь найти там хоть остатки прохлады. Но от воды тянуло только запахом болотной гнили.

Проходя по теневой стороне полные безжалостного солнца перекрестки, наконец дошла до метро.

Площадь Революции. Из-за жары и пожаров на востоке в метро непривычно пусто.

«Надо все вспомнить! Но как?»

Она шла по станции одна. Чертоги сиамского царя. Темного царя. Там, где нет разделения на добро и зло. В нише застывшая в камне девушка. Партизанка в ватных штанах, с гранатой за поясом устало наклонила голову. Жарко ей. Настороженно застыл бородатый бронзовый старик в тулупе. Вот бронзовый пес тяжело дышит разинутой пастью. Ирина почувствовала, что сейчас упадет. Что ей мерещится?

Она обессиленно опустилась на теплую мраморную скамью. В голове беспрестанно звенит одно и то же: «пропала Алла, Алла пропала» – и дробь каких-то далеких барабанов.

Город – это кольцо смерти – секс в его середине…

Внутри нездоровые завсегдатаи баров, казино, коммуналок, дорогих отелей, общаг, борделей под светлыми аркадами, которые никогда не потускнеют на бесконечных улицах с умирающими деревьями.

Темные страсти ночного города, сжатые в пружину, вырываются наружу. Пружина разжимается. Каждый здесь сам за себя. Ей одной отвечать за все.

Если бы она только знала, где этот потерянный месяц.

Глава 2. Подозрение. (Обвинение)

«Пропала Алла. Алла пропал-ла.

Какая пылища дома! Откуда столько пыли?

Мелкие следы по столику наискосок. Мышь грызла старое печенье. Они тут разгулялись. Их полчища трясли тут свои пыльные шкурки. Все загадили, тут и там черные сухие зернышки.

И все это за одну только ночь?!»

На Ирину опять навалилась полная дурных загадок тоска. «Что-то не то, не так. Не сходятся концы.

В обморок хлопнулась у «Белки»! И с чего меня туда занесло? А Паша как там очутился? Случайно, конечно. Просто совпадение. Бывает.

Мертвая старуха, изо рта клок сена. Пропала Алла. Господи, да что это со мной? У меня от жары крыша поехала. Кого спросить? Наталья!»

Ирина кинулась к сумочке, достала мобильный телефон, начала торопливо нажимать кнопки с цифрами.

«Словно свежим ветерком повеяло. Наташка, Натуля моя. Серые серебряные глаза, с перламутром. Уголки глаз бледно-розовые. Кожа свежая, как у девочки… Мобильный не отвечает. А вышла замуж за Женьку. Нашла сокровище. Хотя бабы от него без ума. Гладиатор, дешевка. Подбородок с ямочкой. Наталья идет, все на нее оборачиваются. Ноги длинные, упругие. Женька подхватит ее на руки и носит по комнате. Она закинет ему на шею локоть, прижмется. А тот высунет язык: «Ха-ха, никому не отдам. Мое серебро».

Наташка хирург-гинеколог. Баб потрошит. А ей бы манекенщицей на подиуме».

– Натуля, это я.

Тишина в ответ. Не пустота. Слышно, как дышит. Круглые глотки воздуха.

– Это я, Натуля. Слышишь?

– И ты смеешь мне звонить?! – Задыхаясь, давясь. – Смеешь? После того.

Шваркнула трубкой. Так и телефон недолго разгрохать.

Сквозь гудки и треск пробился голос, тонкий, скользкий, словно кто-то пищит, высунувшись из щелки. Ничто не может скрыть едкой насмешки, ехидства в каждом слове. Но и осторожничает, опасается вроде.

– Эти беспрестанные телефонные разговоры доходят до нас только как шум и пение. Так вот, единственное, чему можно верить, – это шуму и пению, они настоящие. Все остальное – обман…

Ту-ту-ту

Ирина выключила телефон. «Черт с ними, чей-то чужой ненужный разговор».

В тоске уставилась на полные неподвижной духотой белые занавески.

«Я уже устала не понимать. Ну, с чего Наташка-то взбесилась? Пыль надо вытереть. Откуда столько пыли?»

В руке задрожал телефон. «Опомнись, дуреха моя!»

– Наташа, Натуленька, ну что случилось?

– Это я!

«А-а. Паша. Родной голос. До чего родной. Сам позвонил. Беспокоится обо мне. Пропала Алла. Только бы не скоро опять заявилась. Да всплывет еще, куда она денется!»

– Котенок, там у тебя моя рубашка должна валяться. Жалко…

– Рубашка? – повторила Ирина, помедлив. – Погоди, какая рубашка?

– Та, что из Таиланда зимой привезли. Она легкая, как раз сейчас бы носить. Я у тебя на дне рождении пиццу с помидорами на себя опрокинул. Так, наверное, рубашка и валяется, пока ты у меня жила. Посмотри! Может, отстирается.

– Пашенька, прости, плохо слышно, – растерянно проговорила Ирина. Она все слышала, но не могла ничего понять. – День рождения? Какой день рождения?

– Твой, твой, чей еще? – уже с раздражением, со скукой. – Что ты никак не врубишься? Мадам тебе орхидеи принесла. Слушай, я только сейчас сообразил. Это ей кто-то из клиентов преподнес. А она тебе. Точно, я с ней танцевал, а она мне рубашку салфеткой оттирала.

– Пицца… Орхидеи… – бессмысленно повторила Ирина, оттягивая время. – Ну да, ну да.

– Я ее в корзину для белья забросил, – уже торопясь, проговорил Павел. – Я бы ее завтра надел. Ну, пока, котенок, до вечера.

Положил трубку. Ирина стиснула виски. Ей захотелось диким криком отбросить от себя весь этот бесконечный день, все, в чем она до удушья запуталась. Изо всех сил обхватить Пашу за шею, прижаться к нему лицом и шептать без конца: «Я ничего не понимаю. Объясни мне все, твоей дурехе!