Книга Дом Близнецов - Анатолий Королев

— Вот, — князь указал острым пальцем на корень, — это Висельник. Фаллос корня уже явственно выражен. А рядом Русалка с явными признаками манюрки. Очень дорогой экземпляр. Мандрагора должна четко делиться по полу на женский и мужской образец. Но вашему гермафродиту нет цены…

И хозяин, вытащив до пояса из мешочка корень Клавиго-покойника, сладко, даже сладострастно расцеловал корневище в обе щеки…

— Только, дорогой князь, не вздумайте откусить, — полушутя вмешался Валентин.

— Князь? — удивился князь и вытаращил глаза. — Где вы видите князя. Я? Ха-ха-ха. Дорогой дон, я не князь. Я всего лишь его секретарь. Вы мне льстите. Князь будет долго смеяться.

Сыщик пережил шок. Надо же так опростоволоситься.

— Вот как! А где же князь?

— Князь там, — махнул рукой секретарь, — но между нами, — он перешел на шепот, — раз вы ошиблись, о, я вам очень сочувствую, вам его будет трудно узнать. Очень трудно.

Действительно, с досадой подумал Валентин, как этого пижона, вертляку и краснобая с манерами жиголо и с усиками комика он мог принять за хозяина секретного царства.

Тут секретарь извлек из кармашка халата свисток и призывно свистнул. На посвист из лабиринта растений поспешно выбрался человек в резиновых сапогах, в резиновом фартуке и секатором в руках.

— Это тоже не князь, — пошутил секретарь, — это садовник.

Садовник учтиво стащил с головы форменный берет с нашитым вензелем VfB и раскланялся. Он был явно обескуражен внезапным вторжением именитых гостей в столь поздний час, но старался не показать растерянности.

— Вот, возьмите подарок нашего друга… Каков экземпляр Палача.

И сквозь смех:

— Слушай, Цезарь, он принял меня за князя.

Садовник взял подарок Клавиго примерно так, как новый Папа берет в первый раз тиару понтифика, обнял тяжелой рукой землекопа корень и стал восхищенно причмокивать.

— Ай-яй-яй, но он, ей-ей, о-го-го, только-только кого-то прикончил.

— С чего вы взяли? — изумился наш Валентин-Клавиго.

— Видите эти глазки? Они закрылись, корень сыт, спит. И видит сны, быть может, — процитировал Цезарь строчку Шекспира.

Тут секретарь и садовник переглянулись; вопрос гостя им не понравился: как так, хозяин не знает собственной вещи?

— И еще он поврежден. Вот тут.

— Вижу, но не понимаю… — сказал секретарь.

— Эти царапины — следы ногтей человека, а тут ясный след от укуса.

— Дружище, это ваша работа? — сказал секретарь.

— Кажется, это собака соседа, — неуклюже солгал Валентин, — я забыл корешок на диване, а шарпей отыскал и, видимо, поработал зубами.

— Бедный пес. Он еще жив?

Настороженные вопросы кружили вокруг детектива, как караульные псы.

— Корень нужно обмыть, подлатать и срочно высаживать, — вмешался садовник.

— Ступай. Место посадки князь отметил крестом на плане.

— Итак, — повернулся секретарь к Валентину-Клавиго, увлекая к выходу, усаживая в электрокар и отправляясь к дому гостей. — Наша оранжерея с вашим корнем даст чудный урожай кайфа. Вы не пожалеете, профессор. Мандраж гарантирован.

— Мандраж? — изумился Валентин. — Я люблю держать голову в полном порядке.

— Вот как? — Секретарь споткнулся на ровном месте… — Разве вы не за этим приехали, дорогой Клавиго? Забыться? Расслабиться? Заболеть заумью?

— Я здоров!

— Сочувствую. Но не будем паниковать, профессор. Князь покончит с вашим рассудком в два счета. Дышите глубже, Клавиго. Тысяча мандрагор оранжереи наполняют сосновый воздух Хегевельда аурой раскрепощения. На каждом шагу ступени в иное. Вам гарантированы потери памяти. Плюс серьезные когнитивные нарушения. В Хегевельде мы все мандрагорцы. Эти корешки — наш идеал. Они слышат мысли друг друга. Всякая ложь тут исчезает. Обманы уходят водой в песок. Здесь нет места для смертных грехов. Все осталось снаружи. Тсс… у нас человек, как Бог, видит и слышит всё! Не цепляйтесь за рассудок, Клавиго. Родня мандрагоры — белладонна и белена. Та же картина тотального разрушения здравого смысла и прочей рутины позитивизма.

— Но я не собираюсь сходить с ума.

— Но не о том ли кричит ваш раритет? — все больше удивлялся взвинченный словами гостя молодой человек.

— Какой раритет? О чем вы? — пытался раскусить его вопросами Валентин.

Но секретарь словно не слышал. Остановив электрокар у вестибюля, он чуть ли не обнял гостя, нашептывая строки из «Песни Песней» Соломона:

О, царь, спелые мандрагоры уже расставили нам шатры благовоний по склону горы, войди ж в сад, как жених, мои плоды круглы и превосходны, так берегла я их для тебя, возлюбленный мой…

Детектив пытался казаться человеком, понимающим, о чем идет речь, но каждое слово, говорило обратное: нет, он решительно не понимает намеков, он профан! Невежда! Чужак!

И вдруг, наперекор себе, не любя рифмоплетов, зашептал в ответ стихи Брюсова, о наличии коих в собственной памяти и не подозревал:

— Над гробами зарытых возле виселиц черных… — Мертвый соками тления, — подхватил секретарь, — мандрагору питает…

А закончили вместе, солидарно и страстно:

— И она расцветает в травах диких и сорных Огоньками тумана из самой преисподней!

Валентин опешил от выходки собственной памяти.

Никогда раньше не вспоминал он никаких стихов, да и не читал их никогда толком, разве что в школе, когда зубрил Пушкина.

— Ага, действует, — сказал секретарь, — это воздух свободы, дух начала столетия.

И снова вперил недоверчивый взгляд в пришельца.

Валентин отвечал бесхитростным взором.

Но холодок недоверия уже просочился.

Несколько раз правая рука секретаря задумчиво описывала зигзаг в воздухе перед лицом Валентина-Клавиго, словно сравнивая пришельца с лекалом, находя какие-то несоответствия в поведении, в одежде, фиксируя жесты, гримасы и черты инородного тела.

Он медлил, не желая расстаться, и сторожил рукой гостя.

— Простите, дружище Клавиго, не случилось ли тут какой-нибудь путаницы? Иначе мне достанется на орехи от князя… Вы действительно дон Клавиго, ватиканский профессор в отставке, архивариус из Турина, садовник из Гареццио, с которым мы списывались на протяжении последних трех лет?

— Послушайте, — взял тон досады наш злоумышленник, найдя выход накопленному раздражению от маскарада и прочих фрустраций, — разве что-то не так?