Книга Папа и море - Туве Марика Янссон

Мама сидела, закрыв мордочку лапами, и ждала. Вероятно, все было так, как надо. Видимо, ей нужно приучаться к тому, что о ней заботятся, и это должно ей нравиться. Может, она немного и вздремнула.

Папа стоял у кромки воды, держа в руке фонарь.

— Теперь можешь идти. Все ясно.

Он был бодр и весел, шляпа съехала у него на затылок. Чуть повыше, на берегу, он соорудил палатку из паруса и весел, похожую на огромное присевшее на корточки животное. Мама попыталась разглядеть, есть ли хоть несколько ракушек на новом берегу, но в темноте она видела плоховато. Ей обещали ракушки, большие и необычные, какие, наверное, бывают далеко в море.

— Вот, — сказал папа. — А теперь твое дело — спать. Я буду караулить на берегу всю ночь, вам нечего беспокоиться. Завтра ночью будете спать уже в моей башне. Лишь только станет светло, я отыщу маяк, и мы переселимся туда. Непонятно, почему он не горит?! Надеюсь, там внутри тепло.

— Здесь прекрасно, — восхитилась мама, залезая под парус.

Малышка Мю, как всегда, болталась где-то сама по себе, но это, пожалуй, ничего. Она, похоже, справляется лучше всех в их семье. Кажется, все идет хорошо.

Муми-тролль видел, что мама ворочается с боку на бок на влажном матраце. Потом она нашла ямку, в которой спала, и, слегка вздохнув, уснула. Из всего нового и чуждого самым удивительным было то, что мама заснула на новом месте, не распаковав вещи, не постелив им постель и не оделив всех карамельками. Она даже бросила на прибрежном песке сумку. Это пугало, но вместе с тем внушало надежду: ведь все происходящее означало перемену, а не только Приключение.

Муми-тролль поднял мордочку и выглянул из-под паруса. Папа сидел на берегу и караулил, перед ним стоял штормовой фонарь. Папина тень была очень большой и длинной, а сам папа казался гораздо крупнее, чем обычно. Муми-тролль снова свернулся калачиком и подтянул лапки под теплый живот. И голубые, как ночное море, сны убаюкали его.

Постепенно приближалось утро. Папа был наедине со своим островом, и с каждым часом тот все больше и больше становился его собственным. Но вот небо поблекло, а перед ним поднялась гора со всеми своими большими, карабкающимися ввысь откосами, а над ними он увидел наконец маяк, огромный и черный на глади серого неба. Маяк был гораздо больше, чем представлял себе папа. Было то время ночи, когда все становится подозрительным и опасным, если ты одинок и бодрствуешь, предоставленный самому себе.

Папа погасил фонарь, и берег исчез. Папа не хотел, чтобы маяк еще видел его. С моря потянуло холодным утренним ветром. Где-то за островом кричали морские птицы.

Все выше и выше поднимался маяк перед папой, стоявшим на берегу у подножия горы, он напоминал его собственную модель маяка, ту, что никогда не будет по-настоящему завершена.

Папа долго рассматривал его, этот темный заброшенный маяк, и постепенно тот стал меньше и занял подобающее место среди мыслей и картин, которые были у папы раньше.

«Во всяком случае маяк — мой, — подумал папа, зажигая трубку. — Я завоюю его. Я отдам его моей семье и скажу: „Здесь вы будете жить“. Пожалуй, когда мы окажемся там, внутри, нам не страшна будет никакая опасность».

Мю сидела на лестнице маяка и смотрела, как наступает утро. Перед ней лежал полуосвещенный остров, похожий на огромного серого кота, который потягивается, выпустив когти. Лапы кота покоятся в море, а хвост — длинный узкий мыс — тянется вдаль. Шерсть на спине у кота стоит дыбом, а глаза прикрыты.

— Ха! — воскликнула малышка Мю. — Это необычный остров! Он спускается к морскому дну совсем не так, как обычные острова. Ну и дела пойдут! Уж я-то знаю!

Свернувшись калачиком, она ждала. Солнечный луч поднялся над морем. Остров расцветился красками и тенями. Он принял свою собственную форму и убрал когти. Все засветилось, а морские птицы, белые как мел, поплыли над мысом. Кот исчез. Но поперек острова, словно широкая темная лента, легла тень маяка, спускавшаяся до самого берега, где причалила лодка.

И вот появилось все семейство. Далеко внизу они походили на мелких муравьев. Папа и Муми-тролль тащили с собой столько, сколько в силах были унести, они шагнули из зарослей ольхи и очутились в тени маяка. Там они стали еще меньше. И вот они — три белые точки — остановились и подняли мордочки, чтобы разглядеть маяк.

— Какой он большой! — сказала мама, и ей стало холодно.

— Большой?! — воскликнул папа. — Он огромный! Это, вероятно, самый большой маяк на свете. А думали ли вы о том, что это самый крайний остров? Никто за нами не живет — там только море! Мы смотрим морю прямо в лицо, а далеко за нами обитают другие, те, кто живет в шхерах. Разве это не удачная мысль?

— Удачная, папа! — воскликнул Муми-тролль.

— Можно мне понести корзину? — спросила мама.

— Нет, нет и нет! — ответил папа. — Ты не должна ничего носить. Ты должна войти прямо в твой новый дом… подожди, тебе нужны цветы, так принято — подожди немного… — Свернув в осинник, он начал собирать цветы.

Мама оглянулась. Какая скудная здесь земля! И как много камней! Кучи камней повсюду! Нелегко будет разбить здесь сад, да, нелегко!

— Мама, что это за тревожный звук?! — прошептал Муми-тролль.

Мама прислушалась.

— И правда, — согласилась она, — тревожный. Но это просто осины. Они всегда так шумят!

Там, среди камней, росли маленькие, колышущиеся на ветру осинки; их листья непрерывно шелестели от легкого ветерка, доносившегося с моря. Они сильно дрожали, их все время бил озноб…

Сегодня остров был совершенно другой, он равнодушно отвернулся. Он больше не разглядывал осинки так, как в ту теплую ночь…

Теперь он смотрел далеко-далеко через море.

— Ну вот, — сказал папа. — Цветы жутко мелкие, но они, верно, распустятся, если ты поставишь их на солнце… А теперь пойдем. Постепенно здесь ляжет хорошая дорога наверх, прямо от берега, где причаливают лодки. А для «Приключения» построим причал. Здесь масса дел!

Подумать только, подумать только, строить всю свою жизнь и переделывать остров до тех пор, пока он не станет совершенным, пока не станет чудом!..

Взяв корзины, папа поспешил вперед, прямо по вересковой пустоши к своему маяку.

Перед ними поднимался хребет горы докембрийской породы с дерзкими, карабкающимися ввысь откосами, которые громоздились обрывами один за другим — серые и пересеченные расселинами.

«Здесь все слишком большое, — подумала мама. — Или же я слишком маленькая…»