Книга Любишь – беги - Алиса Эмс

— Давай! — кивнула я, приняв самый серьезный вид.

— Я — принцесса! — важно сообщила девочка и, погрозив пальчиком, строго предупредила: — Только об этом никому нельзя говорить.

— Везет же тебе! — в восхищении прошептала я, стараясь при этом не улыбаться. — Обещаю, что никому не расскажу.

— Ладно! — кивнула девочка и по-королевски взмахнула рукой: — Ну, теперь сказку! И давай по-русски!

Я начала читать, а заодно и переводить текст, Лиза же прилегла на ковре, сунув под голову плюшевого тигра. До конца истории оставалось совсем немного, когда я вдруг обнаружила, что моя маленькая подруга крепко спит. Я положила книжку рядом со спящей красавицей и вышла из комнаты, решив все-таки найти Лорейн и распрощаться.

В доме было тихо. Сквозь большие, в полстены, окна виднелась терраса, освещенная ярким светом. Там, откинувшись на стульях, сидели Лорейн и Ренард, и, не сводя глаз, смотрели друг на друга. Мне определенно пора было отправляться домой. Я вышла на террасу и только теперь заметила еще одного человека, сидящего за столом. Как только я встретилась с ним взглядом, со мной произошло нечто необыкновенное. Ко мне неожиданно вернулись те ощущения, которые я испытала, нырнув в ледяную прорубь крещенской ночью: сердце вдруг пустилось вскачь, в висках застучало, меня бросило в жар, потом в холод, воздуха катастрофически не хватало. Это длилось секунды, но мне показалось — целую вечность. Должно быть, я выглядела очень нелепо, так как молодой человек с застывшей полуулыбкой смотрел на меня во все глаза, и от этого моя память мне отказывала, я не могла вспомнить ни единого слова до тех пор, пока не услышала голос Лорейн:

— А вот и Эмма! Познакомься, дорогая, это — Арделл Норманн, наш друг.

— Добрый вечер! — как последняя идиотка, поздоровалась я по-русски.

Арделл ослепительно улыбнулся и ответил, правильно поняв мою приветственную фразу:

— Здравствуй, Эмма.

У него были вьющиеся волосы цвета спелого льна и при этом неожиданно темно-карие глаза, от которых, пытаясь вернуть себе самообладание, я наконец-то сумела отвести взгляд.

— Очень приятно, — пробормотала я уже по-французски и обратилась к Лорейн. — Мне, пожалуй, пора. Спасибо вам за этот вечер.

— Ни в коем случае! — запротестовала Лорейн. — Ты еще ни одного кекса не съела и чай так и не допила. Давай-ка, я налью тебе свежего!

Ренард придвинул ко мне стул и жестом пригласил сесть.

Мне пришлось согласиться, но чувствовала я себя не в своей тарелке и, боюсь, всем это было ясно, как день. Лорейн, глядя на меня, воскликнула:

— Я смотрю, Лиза тебя совсем измучила!

Такое предположение меня даже обрадовало — пусть они лучше думают, что я устала, играя с ребенком, чем связывают мои пылающие щеки и растерянный взгляд с появлением нового гостя.

— Она сама устала и теперь крепко спит, — сообщила я.

— Лиза, принцесса моя! — с бесконечной нежностью в голосе произнесла Лорейн. — Теперь я и представить себе не могу, как же мы жили без нее?! А у тебя, Эмма, есть братья или сестры?

— Нет, я в семье одна, к сожалению.

— Ты хорошо говоришь по-французски! — сделал мне неожиданный комплимент Арделл.

Я зарделась и, стараясь избегать его взгляда, парализующего меня, сказала:

— Я не могла на нем не заговорить. Моя бабушка преподавала французский в университете, на нем свободно говорит папа и один из моих друзей. Меня учили ему с раннего детства, бабушка частенько объявляла «французские недели», в течение которых дома нельзя было произнести и слова по-русски. Их с папой стараниями иногда мне кажется, что французский — мой второй родной язык.

— Бабушка, наверное, теперь гордится тобой, — улыбнулся Ренард.

— Она умерла два года назад, — тихо сказала я, и он поспешил извиниться.

На улице уже совсем стемнело, вокруг уличной лампы кружили ночные бабочки и целые тучи мошкары. Я допила чай и поднялась.

— Мне действительно пора идти. У тебя восхитительные кексы, Лорейн. Спасибо вам за приглашение и приятный вечер.

— Это тебе спасибо, Эмма, — улыбнулась Лорейн. — Мы были рады познакомиться с тобой.

— Очень рады, — поправил жену Ренард.

Что и говорить, мне было приятно слышать такие слова. Должно быть, чай помог мне успокоиться, теперь я владела собой достаточно хорошо для того, чтобы посмотреть в глаза месье Норманна и даже кивнуть ему с улыбкой:

— Доброй ночи!

Но Арделл вдруг тоже поднялся.

— Разреши тебя проводить. — Его вопрос звучал как утверждение.

Надеюсь, что в неярком свете облепленной насекомыми лампы никто не заметил моих вспыхнувших щек.

— Не стоит ходить одной по темным улицам, Эмма. Это может быть опасно, — заботливо добавил Арделл.

— По дороге до соседнего дома со мной вряд ли что может случиться, — смущенно улыбнулась я. И тут же сказала, поражаясь самой себе: — Ну, хорошо, пойдем вместе.

Я тепло простилась с Ренардом и Лорейн, и мы с Арделлом вышли за ворота.

Несколько метров мы прошли в полной тишине, только ветер шумел в густой листве. Хотела бы я сказать хоть что-нибудь, но язык словно прилип к нёбу, а в голове не было ни одной вразумительной мысли. Рядом с другом Бертенов я волновалась, как никогда раньше. Из-за облачной ширмы робко выглядывал месяц, и мне вспомнились слова папы: «…симпатии, прогулки под луной, это должно быть в каждой юной жизни!», и, пожалуй, сейчас я бы не стала с ним спорить. Мне нравилось идти рядом с Арделлом, чувствовать его приятный запах, слышать частые удары своего сердца. Несмотря на волнение и полный хаос в мыслях, мне бы хотелось, чтобы дом Валери был гораздо дальше, в нескольких кварталах отсюда. В чьем-то дворе завыла собака, и где-то дальше по улице залаяли другие.

Внезапно Арделл остановился и вполголоса произнес:

— Этого стоило ожидать.

— Чего? — не поняла я.

— Эмма, вернись к Бертенам сейчас же! — вместо ответа произнес он.

— Что? Зачем?! — Его слова сбили меня с толку.

— Так надо, только скорее, пожалуйста.

— Но…

— Я тебя догоню! — сказал Арделл и, сломя голову, кинулся в придорожную лесопосадку.

Ничего не понимая, я стояла посреди темной улицы, не решаясь двинуться ни вперед к дому Валери, ни вернуться назад к Бертенам. Я пыталась найти причину обеспокоенности Арделла и не находила, однако, теперь его тревога передалась и мне. Внезапно эта ситуация показалась мне знакомой, как будто я уже стояла вот так посреди ночной дороги, и ощущение дежавю подсказывало — беспокоиться стоит. Запах сырой земли напомнил мне о моем рисунке, нарисованном еще в Омске.

— Арделл, — позвала я, подходя к кустам на обочине, и с облегчением вздохнула, услышав шорох впереди — Арделл возвращался.