Книга Элегия погибшей звезды - Элизабет Хэйдон

Он взволнованно продолжал наблюдать за своим другом. Грунтор протянул руку и осторожно положил ее на грудь Спящего Дитя, укрытую пуховым одеялом, которое принесла сюда Рапсодия несколько лет назад. Лицо Спящего Дитя оставалось таким же, как и всегда, гладким, серым и холодным, словно его высекли из камня, но у Акмеда закружилась голова, когда он увидел тоненькие струйки грязной воды, стекающие со лба.

Казалось, ее лихорадит и лоб покрылся испариной.

Дыхание Дитя Земли, прежде почти неразличимое, стало неровным, время от времени в нем слышались хрипы, и эти обстоятельства ясно указывали на то, что она больна, если у такого древнего существа, созданного из Живого Камня, бывает здоровье.

«Пусть тот, кто спит во чреве Земли, покоится с миром; его пробуждение станет началом вечной ночи», — когда-то гласила надпись перед входом в ее усыпальницу, буквы в рост человека словно говорили о ее важности. Относилось ли предсказание к Дитя Земли или к другим, более страшным существам, спящим в глубинах Земли, Акмед не знал. Но он видел некоторых из них собственными глазами и твердо знал, что, оберегая покой Дитя Земли, защищает не только самого себя и своих подданных, но и весь мир.

И вот сейчас она мечется во сне, словно вот-вот проснется.

Акмед вспомнил тот день, когда увидел ее впервые, почти четыре года назад. Ему показала ее Праматерь, древняя дракианка, которая на протяжении многих веков жила рядом со Спящим Дитя, оставшись единственной представительницей своего народа, посвятившего себя спасению и охране Дитя Земли. Стоя рядом с дракианкой, он смотрел на удивительное существо, на ее одновременно грубые и необыкновенно трогательные черты лица, словно вырезанного из камня тупым инструментом, а затем гладко отполированного руками людей, отдавших ей жизнь. Его тогда поразили ее брови и ресницы, казалось сотканные из травы под цвет волос, похожих на колосья пшеницы.

«Она Дитя Земли, рожденная из Живого Камня, — сказала Праматерь своим необычным голосом. — Дитя спит днем и ночью, год за годом, столетие за столетием. Она была здесь еще до моего рождения. Я дала клятву охранять ее до тех пор, пока за мной не придет Смерть. Так должны поступить и вы».

Он очень серьезно отнесся к ее словам.

— Ну? — наконец спросил он, не в силах скрыть беспокойство. — Что с ней происходит?

Грунтор выдохнул, а затем отошел от алтаря, чтобы его не услышала Спящее Дитя.

— Она истекает кровью, — сказал он.

Они долго стояли друг рядом с другом в темноте, окутанной дымом, задержавшимся здесь на долгие годы, смотрели на Дитя Земли и пытались увидеть хоть что-нибудь, что помогло бы им понять, почему она становится меньше.

Грунтор, чья кровь тоже была связана с Землей, чье сердце билось в унисон с сердцем Спящего Дитя, пытался отыскать источник ее болезни, задавал ей безмолвные вопросы, но ему ничего не удалось обнаружить, он только чувствовал невыносимую боль потери. Наконец он печально покачал огромной головой.

— Может, ты попробуешь, сэр, — предложил он Акмеду, который присел на корточки около катафалка, упираясь локтями в колени и положив подбородок на сомкнутые пальцы. — Ты не мог бы использовать свой дар крови?

Король болгов покачал головой.

— Мой дар давно уже не совершенен, — прошептал он, стараясь не потревожить Спящее Дитя. — Теперь он проявляется лишь иногда, очень редко. Да и распространяется он только на тех, кто родился на Серендаире. Я не могу ей помочь, но зато отлично слышу биение сердец всех намерьенов, а ты знаешь, как нежно я люблю этих идиотов. Какая ирония! Боги, наверное, животики от хохота надорвали.

Грунтор сердито выдохнул.

— Правда? Ну, пусть себе надрывают. Что будем делать, сэр?

Акмед поднялся и накрыл рукой руку Спящего Дитя. Затем он наклонился, убрал с покрытого серым потом лба пряди волос и нежно коснулся его губами.

— Не волнуйся, — прошептал он. — Мы тебя охраняем. Мы узнаем, кто делает это с тобой, и заставим его прекратить тебя мучить.

Повернувшись, он зашагал в темноту, к выходу из туннеля. Как только они отошли достаточно далеко, чтобы Дитя Земли их не услышала, он произнес два слова, которые потом повторял про себя всю ночь:

— Позови архонтов.

Драконица лежала, не двигаясь, до самого утра, принесшего свет, но только не тепло в замерзший мир, окружавший ее.

По мере того как дни сменялись ночами снова и снова, ее спящее сознание начало медленно пробуждаться, она постепенно приходила в себя, хотя еще не понимала, почему стала драконицей и как оказалась погребенной среди дыма и пепла так далеко от этого места, где царит вечный холод, пронзительный и ясный.

Когда она сюда прибыла, в этих местах стояла осень, сейчас уже наступила зима, а с ней прилетели свирепые ветры Хотя она еще не окончательно стала собой, инстинкт подсказал ей, что она должна как можно скорее найти тепло и убежище, иначе она непременно умрет.

С огромным усилием драконица подняла голову, затем встала на передние лапы и поползла по покрытой льдом бесконечной равнине, пока не добралась до берега наполовину замерзшего озера. Издалека она видела, что над ним поднимается пар, но решила, что это, скорее всего, кристаллики льда, которые гоняет разыгравшийся на просторе ветер.

Медленно, мучительно она пробралась сквозь заросли кустарника к самому берегу и осторожно протянула руку, чтобы коснуться поверхности льда и проверить, достаточно ли он крепок и сможет ли выдержать ее вес.

Глядя в зеркальную поверхность скованной морозом воды, она увидела свое отражение и задохнулась от ужаса.

Вместо руки ее глазам предстала шишковатая лапа золотисто-красного цвета, покрытая чешуей, с острыми, точно бритва, когтями. Часть из них была сломана, одного не хватало, сами же пальцы даже отдаленно не напоминали человеческие.

Драконицу охватил ужас.

Она отдернула руку, и огромная лапа исчезла.

Ее еще затуманенное сознание отчаянно сражалось с очевидным выводом, но в глубине души она уже поняла, что произошло.

Очень медленно она поползла вперед, собрала всю свою волю и взглянула на свое отражение.

Она увидела обрамленное сухим тростником лицо, которое показалось ей знакомым, но не было ее лицом — точнее, не было таким, каким она его помнила.

Она разломала тонкий лед, вырвала тростник и решительно посмотрела в воду.

А в следующее мгновение издала вопль, исполненный ярости и отчаяния, такой оглушительный, что горы окутало белое покрывало снежных лавин.

Когда ей удалось заставить себя еще раз взглянуть на свое лицо, ее глаза были затуманены от непролитых слез.

Она лишилась своей гордой красоты. Она была очень привлекательной женщиной, высокой и стройной, с золотистой кожей, как у ее отца намерьена. Прекрасное лицо, которое на протяжении многих лет художники изображали на своих полотнах и которое украшало статуи и монеты, превратилось в уродливую морду животного, вирма; она стала похожа на свою презренную мать.