Книга Предать - значит любить - Светлана Лубенец

Юля, морщась от головной боли, опять поднялась на ноги, смыла с блюдца пепел и поставила его в сушилку. Все! Главная улика уничтожена! Можно заодно и постельное белье сменить, чтобы даже запаха Эдика не осталось! В общем, она будет косить под дурочку: ничего не помню; ничего не было; да ты что – с ума сошел: чтобы мы с тобой... да никогда!

После того как вдобавок к анальгину Юля выпила две чашки горячего кофе, голова как-то враз прошла. И что теперь делать? Сидеть и размышлять, зачем она напилась до такого состояния, что улеглась в постель с Эдиком? Да разве кто-нибудь, кто не имел дела с близнецами, сможет ее понять? Для нее вчера Эдик был никаким не Эдиком, он был Родионом, которого она любила. Если честно, она готова напиться еще раз двести, только чтобы каждый раз после этого к ней ночью являлся муж. Ей, как выяснилось, для этого и тело Эдика не нужно. Она прекрасным образом обходилась без него. Тот сон был очень ярким и выпуклым. Все происходило, будто на самом деле... Стоп! Стоп! Стоп!

Юля напряженно выпрямилась на диванчике. Может быть, все и происходило на самом деле? Может быть, Эдик каким-то образом... А что? У них с Татьяной всегда были запасные ключи от этой квартиры... на всякий случай. Мало ли, вдруг ключи потеряют одновременно и Юля, и Родик... Нет... не может быть... Вот ведь вчера Эдик пришел, нормальным образом позвонив в дверь. Не прятался, не набрасывался на нее во сне. Да и как он мог объяснить своей Татьяне две ночные отлучки? А с чего она, Юля, взяла, что Эдик вообще ночевал в ее квартире? Он мог дождаться, пока она заснет, и свалить к Таньке, тем более что и ждать-то наверняка долго не пришлось, так сильно она была пьяна и измучена.

С другой стороны, настоящий Эдик оставил ей записку, а тот... виртуальный Родик... ей ничего не оставлял, даже смятой подушки... В общем, незачем себя терзать, надо просто больше не пить. Если сегодня опять заявится Эдик, она, Юля, уйдет в полную «несознанку»: ничего не было, и попробуй докажи обратное. А если что, может его и... сковородкой... У нее хорошая есть, старинная, чугунная... Она не посмотрит на то, что он до боли... до слез... похож на ее Родиона...

Размазывая самые настоящие слезы, Юля подошла к окну. Невдалеке высился красно-кирпичной громадой недостроенный торговый центр. Тот самый... где Родик... Теперь перед глазами будет вечное напоминание...

Этот магазин почему-то перестали строить десять лет назад. Здание перекупала то одна, то другая фирма. Каждый новый владелец с энтузиазмом начинал достраивать и перестраивать магазин, а потом почему-то продавал недострой следующему бизнесмену. В конце концов центр оказался брошенным на произвол судьбы. Фасад был готов. Во всяком случае, Юля не видела каких-то внешних недоделок. Не хватало только стекол в окнах. Многочисленные окна были необычными: небольшими и круглыми, как иллюминаторы. Видимо, именно они считались находкой архитектора. Юля не могла представить, как эти окна смотрелись бы изнутри здания. Снаружи, без стекол, они живо напоминали бы черные пятна на красной спине божьей коровки, если бы не выглядели так зловеще. Божья коровка – насекомое веселое, а густо чернеющие дыры окон пугали. Краснокирпичные стены покрывали белесые разводы. Мертвое здание мокло под дождями весной и осенью, а зимой промерзало насквозь. Сейчас, в конце августа, торговый центр казался просто грязным.

Юля выбрала одно из круглых окон и вгляделась в его черноту. Где-то там, в черном засасывающем мраке, ее муж расстался с жизнью... Нет... Она никак не может этого представить... Родик, веселый, жизнерадостный, абсолютно здоровый человек, мог умереть только от старости, что случилось бы очень нескоро. Или, например, в результате несчастного случая. Но чтобы так, по собственной воле... Нет!

Юля поежилась, кутаясь в халат, и вдруг поняла, что должна наконец посмотреть на то место, где ее любимый муж зачем-то свел счеты с жизнью. Она должна удостовериться... Или не удостовериться... Юля никак не могла определить, почему ее с такой силой потянуло в то страшное место. Может быть, хотелось увидеть то, что перед смертью видел Родион, и понять, почему он это сделал... Один раз в милиции ей пытались намекнуть: она была такой стервозной женой, что ее муж посчитал смерть лучшим выходом из создавшегося в семье положения.

– То есть вы полагаете, что я довела его до самоубийства? – прямо спросила она у милиционера.

– Мы можем только предполагать, – отозвался тот, пристально вглядываясь в Юлино лицо.

Она, подрагивая губами, еле смогла тогда выговорить:

– Как вы смеете... Я любила его...

Видимо, все, кого милиция опрашивала по делу о смерти Родиона Григорьевича Кривицкого, в один голос заявляли, что супруги любили друг друга и даже самая крупная ссора с Юлей не могла привести к таким трагическим последствиям. Во всяком случае, больше никаких вопросов, касающихся семейных неурядиц, Юле не задавали.

Она еще раз вгляделась в провалы окон брошенного здания – теперь вдруг они напомнили ей бойницы крепости – и окончательно поняла, что не успокоится, пока не осмотрит его изнутри. Может статься, она там ничего особенного не увидит, даже, скорее всего, именно так и будет, но она считала своим долгом побывать на том месте, где погиб ее муж.

Юля содрала с себя халат, натянула джинсы и футболку. Когда она шнуровала кроссовки, руки ее дрожали, никак не получалось с ходу попадать острыми носиками шнурков в дырочки. Руки дрожали вовсе не от страха. После смерти Родика ей бояться было вообще нечего, поскольку все остальное потеряло свой смысл. Руки тряслись от нетерпения. Юля не могла понять, почему она до сих пор не догадалась сходить в этот брошенный торговый центр и убедиться...

Молодая женщина замерла над зашнурованной кроссовкой. В чем же все-таки она хочет убедиться? Юля медленно распрямила спину, посмотрела на свое покрасневшее от прилива крови лицо в зеркало.

– Я обязательно что-нибудь там узнаю! – сказала она своему отражению. Слова прозвучали почти заклинанием.

Выйдя из подъезда, Юля с трудом сдерживала себя, чтобы не побежать. Понятно, не стоит привлекать к себе излишнее внимание. Она просто вышла прогуляться. Сейчас зайдет за дом и неторопливым шагом побредет по пустырю перед зловещим долгостроем. Так и не дождавшись конца стройки, городское садовое хозяйство решило устроить газоны на месте пустыря. С него уже вывезли строительный хлам, обрезки труб, битую плитку, кирпичи. Ближе к тротуару возле Юлиного дома бечевкой, привязанной к колышкам, успели разметить будущие пешеходные дорожки. Сняли слой земли, присыпали мелким гравием. Сегодня работы не велись, и Юля смело шагнула на одну из дорожек. Идти по шуршащим, разъезжающимся под ногами камешкам было неудобно. Она вспомнила, что в Японии дорожки перед синтоистскими храмами специально усыпают гравием. Юля читала, что при этом человеческий мозг сосредоточивается только на ходьбе, посторонние мысли исчезают, и хозяин мозга таким образом подготавливает душу к общению с божеством. Если с кем ей и придется общаться, так только с бомжами, населяющими заброшенный недострой. Это Юлю совершенно не пугало. Она подумала, что, если ее убьют, это будет даже хорошо. Жизнь потеряла всякий смысл, а потому она согласна ее закончить. Можно даже так, как Родик... Пусть... Она готова пойти его путем...