Книга Дом шепотов - Серж Брюссоло

– Многие будут говорить тебе, что она была глупой эгоисткой, как все блондинки, – ворчал он. – Что она всю жизнь провела перед зеркалом, восхищаясь сама собой. Что она была влюблена в себя до такой степени, что не обращала ни малейшего внимания на мужчин. Это все вранье. На самом деле она считала себя уродиной. Она не понимала, как человека может поразить ее красота. Она жаловалась, сидя перед зеркалом, просто пытаясь понять. Собственное лицо ей не нравилось, она хотела бы быть другой. «Более яркой, – повторяла она. – Не такой "мисс Мичиган"»…

Сару это не убеждало. Если читаешь журналы о кино, непременно приходишь к выводу, что все кинозвезды женского пола считали себя очень посредственными и придавали значение исключительно «внутренней красоте». От этих пошлостей Сара приходила в ярость. Тизи мог утверждать все, что угодно, но она на всю жизнь запомнила, как мать бесконечно красилась, сидя перед трюмо в спальне. С десяток баночек с кольдкремом, румяна, ящики, полные тюбиков с помадой… Этой косметики хватило бы целому гарему на десять лет!

Однажды в детстве Сара нерешительно протянула руку к пуховке с пудрой, но Лиззи грубо оттолкнула ее.

– Не тронь, – прошипела она. – Это тебе не игрушки. Это инструменты для работы.

– Для чего это? – захныкала Сара.

– Для того, чтобы стать кем-то другим, – прошептала тогда Лиззи, мечтательно глядя в зеркало. – Когда это получается, ты сама себя не узнаешь. У тебя должно создаться впечатление, что перед тобой в зеркале другая женщина.

Встав на цыпочки, Сара каждый раз внимательно всматривалась в зеркало, немного боясь увидеть проступающее там лицо незнакомки, которая, возможно, наговорит ей всяких гадостей.

Сара встряхнулась и посмотрела на часы. Каждый раз, оказываясь внутри ангара, она теряла представление о времени.

– Мне тут один человек позвонил, – сказала она. – Некий Адриан Уэст, коллекционер. Его имя мне смутно знакомо…

– Красавчик Адриан? – удивился Тизи, подняв голову. – Я его знаю. Плейбой, ни на что не годный папенькин сынок, унаследовавший авиационный завод. Огромные правительственные заказы. Денег навалом. Всем этим управляет опекунский совет. Ни секунды в жизни не работал. Много лет назад он участвовал в турнирах по гольфу по всему миру, а сейчас коллекционирует все, что имеет отношение к «проклятым» звездам, конец которых был печален. Аристократический вариант некрофилии. Свой маленький музей он пополняет нижним бельем звезд, покончивших жизнь самоубийством.

Сара скривилась.

– Думаешь, он хочет купить какие-нибудь вещи мамы?

– Это вряд ли. Уэста интересуют только самые крупные звезды. Старлетки – не его жанр. Я-то думал, он уже успокоился. После аварии о нем почти забыли.

– А что за авария?

– Его личный самолет разбился над Сьерра-Невадой. Ему раздробило обе ноги. С тех пор он передвигается в инвалидном кресле. Странный тип. Он не сказал, что ему от тебя надо?

– Нет. Но я съезжу к нему. Мне нужны деньги.

3

Едва Сара отъехала, Тимоти Зейн закрыл за ней раздвижную дверь ангара. Потом скрючился в темноте перед экраном, на котором сменяли друг друга кадры из черно-белого фильма. Пленка была в плохом состоянии, изборождена царапинами, оставлявшими просветы на изображении.

Тизи дышал с трудом, широко открытым ртом, что еще больше делало его похожим на постаревшего маленького мальчика. Его зрачки расширились до предела. Вполголоса он декламировал диалоги главных героев, но едва ли отдавал себе в этом отчет.

Это был отрывок с четвертой бобины «Юдифи из Семи замков» – никудышного фильма ужасов, снятого в 1935 году Кардошем Камптой в невероятных условиях: без разрешения и средств. В этом эпизоде появлялась Лиззи Кац. Она играла роль принцессы, которую преследует барон-вампир в подземельях своего замка. Увидев подземелье, Тизи вспомнил, что эта сцена снималась в заброшенном коллекторе неподалеку от Map-Висты. Его волновало только присутствие на экране Лиззи. Такая белая, такая гибкая. Эта блондинка чем-то походила на русалку, заточенную на потерпевшем кораблекрушение судне и барахтающуюся в толще глубинных вод. К волшебству изображения добавлялось слишком крупное зерно дешевой ортохроматической эмульсии[4], парадоксальным образом придавая ему реализм новостной киноленты.

Лиззи бежит, преследуемая темной тенью барона. Ей остается жить всего год, но она еще этого не знает. Она здесь, пленница желатина, одновременно живая и мертвая.

Тимоти шмыгнул носом. Ему показалось, что он плачет, он поискал носовой платок, но от старости его глаза давно уже высохли.

Ему понадобились годы настойчивых поисков, чтобы собрать эпизоды всех пяти фильмов, в которых снималась Лиззи. Одно не подлежало сомнению – каждый раз, когда мать Сары появлялась на экране, она затмевала звезду, выбранную режиссером. Макияж в стиле тридцатых придавал ей нереальное, колдовское очарование. Конечно, все шло насмарку, когда ей приходилось открывать рот и произносить текст. Ее голос не соответствовал внешности. Слишком обыкновенный, лишенный магических интонаций. Гнусавый звук того времени только ухудшал ситуацию.

Но этот недостаток быстро забывался, настолько покоряло изящество Лиззи Кац. В ней было что-то от сказочной феи, нечто томное и… разлагающееся. Она напоминала те экзотические цветы, чей слишком пьянящий аромат доводит до тошноты!

Она здесь, на экране, прекрасная – и уже разлагающаяся, не в состоянии двигаться, как живая женщина. Утопленница, пытающаяся путешествовать инкогнито по стране живых.

4

Сара ехала в сторону Беверли-Хиллз. Вопреки ожиданиям, посещение Тизи не успокоило ее. Обычно голос, воспоминания старого реквизитора освобождали ее от всех тревог. С некоторых пор Тимоти Зейн оставался ее единственным родственником, потому что тетя Меган больше не давала о себе знать. Вот уже десять лет она не отвечала на Сарины рождественские открытки. Может быть, умерла?

В течение двадцати семи лет, прошедших с убийства матери, Сара ни к кому, кроме своего опекуна, не испытывала никаких чувств. Однако в последнее время она с грустью наблюдала, как старик все больше и больше закрывается в своей раковине. Часто она чувствовала, что мыслями он где-то очень далеко. Провалившись в воспоминания, Тизи отрывался от реальности и целыми днями сидел в кресле-качалке, зажав в руке бутылку с теплым пивом. У Сары возникло предчувствие, что это состояние предвосхищает окончательный уход, и ее сердце сжималось при мысли о том, что будет «после Тизи».

Сара никогда не знала своего биологического отца. Каждый раз, когда она задавала этот вопрос Лиззи, та отвечала расплывчато: