Книга Скальпель - Вячеслав Воронов

Солнце уже село за горизонт, окрасив запад широко простиравшейся оранжевой со всеми отливами цвета полосой. Постепенно, выше от земли полоса серела и переходила в сизое, темневшее, с проблесками первых звезд, с признаками легких облачков небо. Оранжевую полосу заката моему взгляду прерывали безликие корпуса девятиэтажек. Освещенные электричеством окна чередовались со стеклами жутко-темными, словно всякая жизнь за ними уже прекратилась. Мне подумалось, что только неполноценные существа могут жить в таких строениях, похожих на терминалы из фантастического фильма, которые предназначены для каких-нибудь бесчеловечных экспериментов. Хотя я сам жил в таком доме. Но сегодня я собирался наполнить свою обитель смыслом, жизнью. Еще раз взглянув на тускневшие краски заката, я направился в спальню, разделся и лег в постель.

Два раза я успел побывать в объятиях Морфея и освободиться из них, прежде чем Руслан уснул в гостиной. Марина, закончив домашние дела, забралась под одеяло. За тринадцать лет совместной жизни я хорошо изучил ее и понял, что кроме сна у нее на уме нет ничего, и почувствовал некоторое облегчение. Я сам был вялым и сонным. Но осознание того, что так жить нельзя, а лучше сразу улечься в гроб и отдаться всепоглощающему тлену до второго пришествия, не давало мне покоя.

Я повернулся к жене, примостив ладонь ей на талию. «Чего ты хочешь?» — пробормотала она раздраженно, не шелохнувшись. Я придвинулся к ней вплотную, и, тихонько зарычав, сделал вид, что впился, как давно жаждавший крови вампир, зубами ей в шею. «Ты не знаешь, чего я хочу?» — с плотоядными нотками в голосе, оторвавшись от сонной артерии, проговорил я. «Обойдешься, — последовал ответ. — Вспомнил. Где тебя носило столько времени?» «Мало ли где можно носиться». «Вот там и носись дальше».

Но я решительно развернул ее к себе, чего она не ожидала, навалился всем телом и со стоном безудержной страсти взялся за грудь. «Не поняла», — уже на тон выше выдала она и оттолкнула руку. Но ладонь моя уже поползла вниз и решительно проникла ей в трусики. «Я спать хочу, отстань!» — с вызовом произнесла она и с силой сжала ноги в ответ на мою попытку проникнуть между них коленом. Но, подобно зверю, у которого отбирают с крайним напряжением загнанную и умерщвлённую добычу, я издал глухое рычание и стал применять силу. В защите её почувствовалась слабинка. «Что это ты», — произнесла она удивленно и почти без агрессии.

Я был груб с женой, но неудовольствия ей это не доставляло. Я сильно сжимал ее ягодицы, выплескивая страсть, стонал и метался на ней, забыв обычную сдержанность, от которой во время близости мне редко удавалось избавиться. В диком порыве напрягал я мышцы, уподобившись некой сексуальной машине, созданной только для одной цели. Казалось, я забыл обо всем на свете, лишь бесцеремонный голос того типа, слегка приглушенный обстановкой, звучал в голове. «Ты что, не мужик», — молнией проносилось в мозгу; «зачем тебе твое тело», — гремело, как набат. В следующие мгновения я негодовал на эти лезшие откуда-то, словно тараканы из щелей, мысли. Они мешали бы мне, если бы воплощались в неповоротливые полновесные слова. Лишь их мимолетный образ, их дух уместен был сейчас. С раздражением и неприятием хотел я отбросить наваждение, насаждаемое посторонней волей, но это было бесполезно — с регулярностью метронома оно возвращалось вновь и вновь.

Наконец, Марина вскрикнула и вонзила мне в спину ногти; боль принесла мне наслаждение. Я застонал и запустил пятерню в ее волосы, не прекращая движений. Я старался слиться с нею полностью, в одно целое, растянув миг неземного, хоть и отдававшего механицизмом, до конца недостижимого блаженства на всю жизнь. Остановившись, мы пролежали некоторое время неподвижно, замерев, словно гранитные изваяния. Лишь наше тяжёлое дыхание врывалось в тишину ночи. Умиротворившись, я медленно вышел из нее и в изнеможении откинулся на спину.

«Три раза, — пронеслось у меня в голове, — вот сволочь! — здесь уже было больше зависти, чем злобы — есть же типы, которые имеют желание и могут, которым каждая ночь неоднократно приносит сладострастную животную радость. — Да пошел ты!» — в заключение всего, тоже беззлобно, чтобы не изгонять из опустошённого естества остатков удовольствия.

Минут через пять я уже безмятежно спал.

4

Утром я проснулся рано и, широко зевнув, беззаботно потянулся в постели. Беззаботность эта была временной. Когда остатки сна покинули меня, головой завладел вихрь обычных назойливых мыслей. Вспомнив все, что произошло вчера, я застыл неподвижно, уставившись в потолок.

Я собирался ехать в офис — там накопилось немало дел. Кроме того, сегодня в шесть вечера будут занятия на бизнес-курсах, и я ещё не решил, идти мне туда или нет.

Я вспомнил, о чем рассказывал вчера лектор, и подумал, что все это действительно могло помочь в реальных делах, помочь выйти на новый уровень и больше зарабатывать. Весь мир, словно обезумев, галопом двигался в неизвестном направлении, все менялось на глазах, цены росли, людьми овладевали новые пристрастия, а старые уходили в небытие. Нравственные нормы, казавшиеся незыблемыми, рушились, а вместо них под убедительный шелест купюр утверждалось в своем основании что-то новое. Под это приходилось подстраиваться, чтобы не закончить своих дней на свалке.

Я подумал, что лектор, прилично одетый, излагавший интересные и нужные вроде бы вещи — все-таки порядочная сволочь. Конечно, ему самому такая мысль вряд ли приходила в голову. Он, этот доверительно выглядевший лектор, старался помогать таким, как я, подстраиваться под катящийся под гору мир, вместо того, чтобы попытаться этот упадок остановить. Излагая все красивыми словами, он навевал смирение, хотя на первый взгляд такого впечатления не создавалось. Дерзайте, делайте — вещал он, но дерзновение заключалось у него в рамки, выходить за которые было чревато. Работайте головой, верьте в успех, прививайте себе нужные качества — все это сейчас казалось мне неестественным и гадким.

Тот, другой, проводивший «занятия» по телефону, теперь мне нравился больше. Он был циничным, что обнажало суть вещей, прямым, как путь солдата, марширующего строевым шагом. То, что другие маскировали под красивыми словами, он называл своими именами, чем открывал глаза на реальный мир и его законы.

«Еще надо бы выяснить, кто он такой», — подумал я, но без вчерашней злобы и напора. Я так и подумал: «Надо бы», — и это приоткрывало лазейку для бездействия. Я удивился тому, как быстро нашло на меня успокоение и смирение. Мне уже не хотелось, ползая на четвереньках, выискивать по закуткам квартиры микрофоны и видеокамеры, и даже не хотелось думать, как это все было возможно. Словно туман окутал мою голову, перекрывая выход пытливости и воображению, оставляя функционировать лишь инстинкты.

В спальню неторопливо, с привычной гримасой недовольства на лице вошла Марина. «Привет», — произнесла она холодно, сняла халат, оставшись в одних трусиках, и принялась облачаться в черные облегающие брюки. Я пробормотал в ответ приветствие и с вожделением взглянул на нее. Груди ее были небольшими, но упругими, с призывно торчавшими сосками. Я скользнул взглядом по её стройной фигуре, и почувствовал, как во мне разгорается желание. Плоть моя начала укрепляться, соорудив из легкого одеяла заметный горбик. «Вот почему сегодня веселее — инстинкты, это же прекрасно. Три раза», — вспомнил я и подумал, что это было бы неплохо.