Книга Мухосранские хроники (сборник) - Евгений Филенко

– Да, – простонал Зеленин. – Но лоси вымерли!

Хренов сощурился и помотал коротким сильным пальцем.

– Путаешь, Сергеич, – сказал он. – Динозавры вымерли. А лосей полно, промысел разрешен, у меня и лицензия на руках. До того дошло, что специальный дорожный знак придумали: «Осторожно, лоси!» Он же, в рога его и в копыта, так под колеса и норовит!

– Вымерли, – уныло повторил Зеленин. – В результате хищнического отстрела их поголовье быстро пришло к обоснованной вашими учеными норме. А этого оказалось недостаточно. Сто лет назад по планете прокатилась панзоотия…

– Ты меня забодал своими словечками! – осерчал Хренов.

– На лосей напал мор, и есть гипотеза, что в ней повинен все тот же вирус. Лоси все же выработали в своих организмах нужные антитела, но не успели воспользоваться этим в полной мере. Их осталось не более десятка, взрослые особи и, как на беду, самцы…. До нас же дошли одни изветшалые чучела да несколько пар рогов в виде браконьерских трофеев. Из них-то и удалось добыть немного вакцины, но что эти крохи для миллиардов страдающих?!

Хренов задумался, плотно сцепив тяжелые челюсти. Казалось, весь лес притих, дабы не отвлекать его от поисков решения. Даже дурные птахи угомонились.

– И ты полагаешь, – начал Хренов, – что если я не добуду своего лицензией разрешенного лося, то уберегу человечество? Да на него тут же десяток других стволов сыщется!

– Верно, – согласился Зеленин. – Но мы должны успеть убедить и остальных. Иного выхода нет.

Хренов недоверчиво усмехнулся.

– Что ж это за болезнь? Небось опять какой-нибудь… не к столу будь сказано… СПИД?

– Мы назвали ее возбудителя «этимовирус». Как вам это объяснить… У каждого слова есть свой «этимон» – исходная, истинная форма, от которой оно произошло. Так вот, этимовирус придает человеку качества, обусловленные этимоном его фамилии, а точнее – слова, от какого она образована.

Хренов разом побледнел.

– Это как? – спросил он прерывающимся голосом.

– Моя фамилия Зеленин. Я легко отделался – зеленой пигментацией кожных покровов. Профессор Безруков, открыватель вакцины из лосиных рогов, лишился обеих рук, но сохранил ясность ума на благо науки. А каково человеку по фамилии Собакин, Кошкин или, страшно даже подумать, Дыркин?!

– Но есть же фамилии от вовсе непонятных слов, – потерянно бормотал Хренов. – Вот у нас, на камвольно-суконном, начальник отдела кадров Шахворостов, или инженер по технике безопасности Христопродавцев… ну, с этим ясно. А замдиректора по жилбыту господин Кнорезов, какие у него-то свойства?!

– Не бывает непонятных слов, – вздохнул Зеленин. – Просто с течением времени они утратили для нас изначально присущее им содержание. А этимовирус его вернул – порой в самой ужасной форме. Фамилия «Кнорезов» происходит от белорусского слова «кнорез», которым называли кабана, претерпевшего… гм… неудачную операцию на гениталиях. Я не завидую потомкам вашего коллеги. А как ваша фамилия?

– Не скажу, – тихо обронил Хренов.

– Понимаю. Должно быть, и вашим потомкам несладко… Так что же, вы не станете убивать своего лося?

– Не стану, – сказал Хренов.

– Спасибо, – внезапно расчувствовался Зеленин. Несвязно говорил, тряся влажную от переживания ладонь Хренова. – Вы не станете, другой не станет… Возникнет альтернативная реальность, и мы спасемся, и потомки ваши… и замдиректора по жилбыту господина Кнорезова потомки…

Он обратил к просветлевшему небу лицо нежно-изумрудного цвета, по щекам его текли слезы.

– Какое счастье! – воскликнул он. – Вернуться в свой мир и найти людей здоровыми, невредимыми! Забыть этот кошмар… Прощайте, друг мой и спаситель, будьте вечно счастливы, разумны и добры, да, да, добры! Я спешу, мне еще нужно столько успеть…

Он скрылся в зарослях, и его нелепый красный балахон долго мелькал в промежутках между вековыми стволами.

Хренов сидел молча, курил «беломорину». Он медленно успокаивался, остывал. Рука его скользнула под бушлат, во внутренний карман, извлекла оттуда хрустящую новенькую лицензию.

«Надо было отдать этому балабону, – думал Хренов. – Бери, мол, и помни, кому всем обязан. Или нет: повешу дома на стенку, в рамочке. Пусть глядят и знают, какой человек Хренов. Дальновидный, за будущее в ответе. Ничего ему для потомков не жаль… Машка с птицефабрики, если у нее от меня кто есть, свою фамилию небось пришпандорит. Как бишь ее?.. И от Дарьи Анемподистовны поблажек не жди, коли неувязочка произойдет. А родные дочурки, халды, замуж повыскакивают и первым долгом паспорта поменяют, это уж как водится. И никому моя фамилия не передастся, пресечется славный род Хреновых».

Рука, совсем было изготовившаяся скомкать лицензию, застыла. «Это что же? Выходит, мне за потомков трястись особой нужды нет?! А если и приведется снабдить какого ни то пацаненка фамилией, так неужто здоровый организм моего отпрыска не совладает с каким-то задрипанным вирусом?! Недаром ни простуда, ни насморк, ни прочая дрянь ко мне не липнут. В моем, а значит и моего потомка, железном нутре любой вирус в два счета загнется. Нет, пусть у хиляков об этом голова болит, у Хреновых голова не за тем приделана… Этот гад Кнорезов, между прочим, и за руку никогда не поздоровается, нос дерет, он-де институты кончал! Высоко летает, да больно плюхнется… прямо в лужу, в грязь, в помои! Гусев, сволочь, месяц назад червонец занял, а теперь прикидывается, будто запамятовал. В пруд его, в тину, улиток ловить! Крысяев позавчера на мизере мне такой паровозище вкатил, что до сей поры в бумажнике холодит. Ну попомнишь меня, брат Крысяев, где-нибудь в подполе!»

Хренов аккуратно сложил лицензию и спрятал поглубже. Поднял прислоненное к деревине ружье. Проверил заряды. Встал, огляделся стальным взором. «Ничего, вот доживем до осени…» Прикинул, в какую сторону ушел спугнутый этим зеленорожим бык. Получалось – в сторону чащобы, но там сплошь бурелом, далеко ему не умотать. Можно было рискнуть. Не сегодня, так завтра. Все же, полтонны пельменей и окороков.

Уже на неприметной иному глазу лосиной тропке Хренов припомнил, что фамилия директора камвольно-суконного комбината – Змиев, и его дурное настроение окончательно улетучилось.

Прогулки с Вергилиным

Вергилин ждал Кармазина на условленном месте, на углу Большой Мушкетерской и Колодезной. В руке его был поводок, оканчивавшийся длинной и несуразной собакой самого печального вида.

– Гм, – сказал Кармазин. Он всегда терялся в компании детей, женщин и собак.

– Это Рони, – пояснил Вергилин. – Его полное имя – Рональд Вильсон Рейган Второй. Помните анекдот эпохи застоя перестройки – как, мол, зовут собаку Рейгана? А у меня как раз появился щенок-бассет…

– Разве собаки живут так долго? – поразился Кармазин.

– Официальный рекорд продолжительности собачьей жизни – двадцать девять с половиной лет, – сказал Вергилин. – Никого не хочу задеть, но лицо, давшее имя моему четвероногому другу, уже удалилось в лучший мир. Нам же еще не ко времени думать о вечном.