Книга Memento. Книга перехода - Владимир Леви

Однажды, в бессонную полнолунную ночь я почувствовал себя находящимся одновременно и у себя дома, на диване, и в другом пространстве и времени: в древнем Риме, на одном из заброшенных кладбищ. Старые плиты, надгробья с надписями вдруг ожили и заговорили. Мне оставалось только записывать.

Первым читателем «Римских плит», еще в рукописи, был мой друг Александр Мень. Он сказал, что это больше, чем стихи.

И правда, не знаю, стихи это или что-то другое, хотя есть и ритм, и местами рифмы.

Дорожки Перехода исследуются здесь вживанием в души и судьбы людей давнего прошлого.

ПОДКЛЮЧЕНИЕ

голоса душ слышались мне как живые, это была связь, передача, почти диктовка

я был на грани – там и здесь, я помню: звук сквозь точку нес меня, и время было отменено, осталось удалить пространство, но в себя вернулся – и опять летел, и крыльями задел за ветвь оливы, и приземлился медленно, легко на берег Тибра, выбритый ветрами… Там, в роще буколической осоки желтел какой-то холмик невысокий, и цинии кудрявые цвели, и кто-то бормотал из-под земли, я слышал эти звуки, подлетая…

Замшелая плита лежит, влитая в оскаленную почву. Вот ограда, седой фонтан, ступени, часть фасада, молчащий торс, кричащая рука, плющом обвитый жертвенник Фортуны, знакомый с детства профиль старика… На лире каменной встряхнулись струны, проснулась память. Первая строка открыла веки

ФЛЕЙТИСТ

Имя мое, прохожий, не скажет тебе ничего, а исчезать бесследно не хочется. Был я Теренций флейтист. Вот и пришлось назваться, хоть смысла нет никакого буквы пустые пустым подставлять глазам. Будь ты и богом богов, не убедишь меня, что прочитал эту надпись. Чем докажешь, что жив? Криком своим, сотрясением воздуха?

Кто не дышит, в чужое дыханье не верит. Если ты жив, объясни, чего ради жизнь продолжается, сдунув меня как пылинку и не заметив

НЕКТО ВРЕМЕН ПРОСКРИПЦИЙ

Приказ о вскрытии вен исполняя, не позабыв завещать имущество Приказавшему, вспомнил, уже отходя, о клетке со львом, оставленной без присмотра. Там мой голодный приятель сидит, ожидая трапезы, дверь не заперта, Каска, будь добр, наведайся, то-то обрадуется. Я о тебе забочусь, славный доносчик мой, не мешало бы поразмяться

ДРУГ ГЛАДИАТОРА

Друг мой Валерий, душа моя, в теле твоем обитавшая, осталась бездомной. Твоя в ребрах моих еще поживет немного. Сразимся, а после встретимся

ЖЕНЩИНА[3]

Кроме любви, путник, ничто жажду не утоляет. Женщина я. Чашу свою допила. Выпей и ты свою

МЫСЛИТЕЛЬ

Не убеждай меня, Главк, нет, и Луна не вечна, выйдет положенный срок – и пропадет вместе с небом. Время сотрет следы, надпись, как рану, залижет, но восстановится все в миг, когда время умрет

ХОЗЯИН ВИННОЙ ЛАВКИ

Тит Виночерпий приветствует вас, граждане. Мимо пройдя, не забудьте: бочка не бесконечна. Есть, однако, в подвале другая

ОНА И ОН

Пусть будет надпись сия краткой, как жизнь Сильвии непорочной. Марк, твой вдовец, с тобою отныне и дни не торопит

ЛЕГИОНЕР

Стой. Здесь похоронен Фрозий Левша, легионер. С Цезарем брал Британию. Правой колол. Левой рубил. Пылью кровь останавливал.[4] Меч, пустая мошна, плащ и пробитый шлем

ЛЮБОВНИЦА МНОГИХ

Это я, Хлоя. Шлюхой звалась за резвость, ведьмой за мудрость. Мрамор – последний любовник. Лежать под ним вечно

РЕВНИВЕЦ С ИЗМЕНИВШЕЙ ЖЕНОЙ

Здравствуй, Гнезия, супруга. Как дела, удобно ль спать? Слышал я, актер Будила приходил к тебе опять. Евнух ныне он достойный с пустотою между ног, а со мной кинжал, которым я обоим вам помог.

Не гонись за правдой, путник, правда слишком дорога. Из-под камня – справа, видишь, пробиваются рога. Положил, узнавши правду, Курций Фалл меня сюда. Лег и сам, дела закончив. Вот и правда. Навсегда.

ДОЛГОЖИТЕЛЬНИЦА

Правнуков пережить старая грымза сумела, возраст свой, имя забыть. Кажется, Гимна она. Видно, судьба ей была и умирать разучиться. Не укуси её пес, так бы и ныне жила.

ОТРОК-САМОУБИЙЦА

Я мальчик, я ребенок – видишь, путник? Родиться мог и у тебя, во времени твоем пожить уютней, конец не торопя. Но видишь? Смерть черты мои сковала. Пришлось немного поспешить. Я все забыл. Я все начну с начала. Мне больно было жить.

МИНИФОРУМ У ПЛИТЫ ВЗРОСЛОГО САМОУБИЙЦЫ

– Достойнее с пира уйти самому, чем ждать, пока выгонят, не правда ли, гость?

– Согласен, да только скажи, кто на пиру хозяин? Хотел бы я это узнать, любезнейший вышибала.

– В могиле узнаешь. Пока не выперли, продолжай хлебать свое пойло.

– Я-то продолжу, а ты поскорее, приятель, пожалуй сюда, под плиту.

– Из уважения к твоей глупости уступаю тебе это место.

– Только после тебя. Помочь?

БЕЗВИННО УБИТАЯ

Все сказано, все ясно, все дано. Пророчица сказала: суждено ей ум иметь простой, смиренный нрав, и жизнь окончить юной, не познав ни мужа, ни любви, ни наслаждений. Лишь кровь и деньги вышли из знамений.

Я не спешила жить и умирать, но за меня поторопился некто. Был поздний вечер, в городе туман сгустился. Я домой спокойно шла. Вдруг кто-то догнал, схватил, приставил к горлу нож, я вскрикнуть не успела.

Ошибка: перепутали с соседкой, невестой, изменившей жениху. Она осталась жить. Я за нее своей безвинной жизнью расплатилась. Восемь тысяч денариев отдали за меня родителям моим. Отец и мать, не плачьте.

ГЛАДИАТОР НЕПОБЕДИМЫЙ

Во имя богов, сильнейшие. Слабые, трепещите. Мир здесь обрел Укс, гладиатор великий. Мал ростом, видом тщедушен, но с бычьею шеей, Марса избранником стал. Молнией над ареной взлетая, разил пятерых одновременно и более, тысячу сто соперников Риму во славу поверг, львов разрывал на куски нагими руками. Сам же, себя не щадя, совершенствовался неустанно, мышцу и кость истязал, на дротиках спал. Девственник был. Венера возревновала, ночью сгубила его зельем любовным. Умер с подъятой стрелой и пеною на устах.

ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, ПРИНЕСЕННЫЙ В ЖЕРТВУ

Говорю тебе, смертный: не существует вины и виноватых нет. Боги играют нами, как дети игрушками. Вот и меня однажды Меркурий послал Фортуне подарок отдать, давно заготовленный. На беду ждал возле жертвенника посланец Беллоны, Марса сестры коварной и кровожадной. Обещала она ему исцеление от смертельной болезни в награду за жизнь первого встречного. Обманула несчастного и меня погубила. Совет мой тебе: одному доверяя богу, проси о том же другого.

ПРОВИДЕЦ

Снов продавец вольноотпущенник Павий приветствует вас, живые. Первый в Риме дурак, ничего не знал, не умел, не делал. Вещие сны мои кормили меня. Шли ко мне бедный патриций, богатый плебей и раб, вызывали сенаторы, принимал император. Я продавал свои сны сперва за вино, потом подороже, стало хватать на хлеб. В самом последнем увидел: конец. Всем и всему конец. Никто не купил. Пришлось заснуть навсегда.

ПРОЗРЕВШИЙ

Кем бы ты ни был здесь, там станешь иным. Верящий в исчезновение слепому подобен червю, знающему лишь темноту.

Слеп был и я. Исцелил меня мой Учитель, и отворились глаза. Я увидел обитель, где собираются освобожденные, плен земной претерпевшие, и над страхом своим стал смеяться.

Путник! Присядь, отдохни. Если вздумаешь могилу разрыть, кучку костей откопаешь. Это остатки цепей моих. Я улетел туда, где с тобою встречусь

IV. Сомнительная самоволка