Книга Там, где встречаются сердца - Анастасия Доронина

— Бог мой, какой текст, какие слова, — еще более лениво протянул бородатый. — Лично мне все эти твои излияния по барабану, Пашка. Нравится мне девушка — я буду ее добиваться и брать всеми возможными способами, фон-бароном буду ходить и цветами по полу сыпать, вот этими руками шампанским ванну заполнять… Пока нам обоим не надоест. Ну а когда снова скука — тыщу баксов в зубы и ступай, дорогая, не поминай лихом. Они, между прочим, как правило, лихом и не поминают. А все эти рассуждения, «моя среда», «не моя среда»… Я тебе вот что скажу: в этих непуганых пэтэушницах, тех самых, которые разницу между Эрмитажем и эпатажем не понимают и кроме «Экспресс-газеты» сроду ничего не читали, тоже есть особенный такой душок… остренький такой перчик. Для гурманов они, на особого ценителя, я бы сказал.

— Брось! Грязный лифчик и немытые волосы.

— Не скажи. А хоть бы и волосы! Это тоже на ценителя.

Алина слушала их, нахмурившись. Да и какая бы женщина на ее месте не принимала все вышесказанное на свой счет?

— Такое впечатление, что вы оба пытаетесь доказать друг другу собственную неординарность, и более ничего, — вмешался в разговор Царевич. — Не слушайте их, ну их к бесу. Расскажите лучше о себе. Вы москвичка?

— Нет… то есть уже да.

— Вот как? Откуда же вы к нам приехали?

— Из деревни, — с неожиданным для самой себя вызовом ответила Алина. — Из Больших Щавелей. Это под Саратовом.

— Большие Щавели? Что, так и называется? — гоготнул краснорожий.

— Да, так и называется.

— И что же вы там делали, если не секрет?

— Хвосты коровам крутила, — ответила она сквозь зубы.

— Молодец, девушка! За словом в карман не лезет. А в Москву, значит, на конкурс операторов машинного доения прибыли, так следует понимать? Ну и как? Оправдываете ли высокое доверие, демонстрируете ли высокие надои? Упругие ли соски у вашей Буренки? Достаточно ли высокие вам выдали калоши? Я ведь слышал, вы уж извините за интимную подробность, что эти ваши коровушки-кормилицы… они того… Иногда такие лепешки за собой оставляют, что в них и увязнуть можно.

— Да пошел ты…

— Стоп!!! — Человек по имени Слава снова, как тогда, в магазине, вскинул вперед руки и как бы развел бойцов, между которыми начинало искрить, как в неисправной электропроводке. — Пашка, я тебе советую этого человека не задирать, иначе вот эта бандура, — он указал на тяжеленную вазу, наполненную объеденными виноградными гроздьями, — может оказаться у тебя на голове. Что ты пристал к ней, дурак?

— Пошутить нельзя?

— Иди ты… Со своими секретаршами так шути — они у тебя за это зарплату получают. А мы девушку обижать не будем, она у нас в гостях. Мы ее лучше танцевать пригласим.

И, не дожидаясь ответа, Слава весьма галантно встал и картинно наклонился над Алиной, округлив руку в приглашающей на танец позе. Алина уставилась на него исподлобья. Она не видела себя со стороны и не могла оценить, какая она сейчас забавная: эдакий насупившийся котенок! Сходство увеличивала и атласная роза на плече — как будто чья-то веселая рука завязала на шейке зверушки замысловатый бантик.

— Я прошу вас, милая барышня. Неужели вы мне откажете?

Она не отказала — и негромкая музыка, которая вдруг стала струиться непонятно откуда, словно ее источали сами стены, стала обволакивать ее и шептать что-то малопонятное и оттого еще более заманчивое… А рука, прикосновение которой за сегодняшний вечер уже несколько раз заставляло трепетать Алинино сердце, крадучись перемещалась от плеча к самой шее и оттуда скользила по спине — и голова кружилась в ритме танго, и все пережитые за вечер обиды исчезали, как исчезают оставленные на песчаном берегу следы…

— Мы еще увидимся, хочешь? — прошептал он ей в самое ухо, так, что волосы, наверное, щекотнули губы.

— Не знаю.

— Да ладно, я же вижу — хочешь… Я позвоню. Телефон не забудь оставить.

— Я… — И она замолчала.

Все это было очень странно, и Алина не могла еще до конца разобраться в самой себе — рада она или нет сегодняшнему приключению, мало, надо признать, похожему на романтическое, особенно если вспомнить все, что наговорили здесь спорщики… И еще она не понимала — радуют или тревожат ее все эти прикосновения с намеком на ласку и нравится ли ей сам Слава или вон тот бородатый — он ведь тоже весь вечер посматривал на тоненькую блондинку в облегающем малиновом платье, и сквозь прищур его глаз она не могла не уловить масленистый проблеск, который всегда выдает откровенный, чисто мужской интерес… Ничего, ровным счетом ничего еще было непонятно, но все-таки была надежда на продолжение, во время которого бы все и выяснилось. И вот теперь, после этого вопроса, совсем, казалось бы, простого и даже очень естественного — «Оставишь мне свой телефон?» — она поняла, что ничего больше не будет, никакого продолжения, и сегодняшний вечер, может быть, будет лучшим из того, что с нею когда-нибудь произошло…

Дело в том, что у Алины не было телефона. Как, скажите, двадцатилетняя девушка может объяснить понравившемуся ей молодому человеку — особенно вот такому, холеному и, сразу видно, состоятельному, — что у нее не только нет телефона, но нет даже и адреса? Вот уже два месяца Алина ночевала на работе, расстилая на ночь матрасик в бытовке для хранения ведер и тряпок. Это было, конечно, запрещено, но бригадиром уборщиц в «Губернаторе» работала соседка Алины по дому… То есть по бывшему дому. Добрая, хоть и грубоватая тетя Кира была в курсе всех Алининых обстоятельств. Она-то и устроила девушку на работу — подразумевалось, что это «пока», но обе они понимали, как надолго может растянуться это «пока»…

* * *

— Деточка, надо ехать. Здесь у тебя все равно ничего хорошего уже не будет. — С этих слов, которые три года назад сказала Алине самая лучшая женщина на земле — ее школьная учительница литературы, — все и началось.

Они сидели в опустевшем классе старенькой одноэтажной школы в Больших Щавелях, Галина Михайловна — за своим учительским столиком на покосившихся ножках, Алина — за партой у окна, за которой просидела десять лет. За окном шумел зеленью сочной листвы набирающий силу июль. Только что закончились выпускные экзамены.

— Я понимаю, как тебе тяжело… и, наверное, страшно. Но тебе обязательно надо отсюда уехать, деточка, пока не случилось беды. И еще. Ты знаешь, Алиночка, с твоей головой продолжать сидеть здесь просто преступно…

Двенадцать Алининых одноклассников забыли в школу дорогу сразу же после того, как им вручили аттестаты, — кто-то уехал в город учиться, кто-то остался здесь, кто-то переехал за реку в соседний богатый совхоз. А у Алины не было даже пары нормальных туфель, чтобы войти в городской автобус, не краснея за свой внешний вид.

Три дня, прошедшие со времени вручения аттестата о среднем образовании, она просидела в соседском сарайчике. Страшно было зайти в свой, с позволения сказать, дом.

— Там, дома… все так же? — спросила Галина Михайловна.