Книга Унция надежды - Софи Джексон

– Я понял, – пробормотал Макс. – Укротить аппетит. Проверять кровь на сахар. Еще пожелания будут?

– Будут, – непривычно резко ответил Эллиот, встал и направился к кровати.

Максу и так было не слишком солнечно, а тут еще этот мозгоправ. И с чего Эллиот так завелся?

– У вас какая-то проблема, док? – раздраженно спросил Макс.

Обычно Эллиот держался очень спокойно и где-то даже равнодушно.

– У меня, Макс, проблем нет, – с прежним спокойствием ответил Эллиот. – А вот вашу проблему видно невооруженным глазом.

– Всего одну? – съязвил Макс. – Док, вы загляните в мой послужной список, если забыли.

Эллиот пропустил его слова мимо ушей. Психотерапевт встал перед кроватью, скрестил руки и так посмотрел на Макса, что обладателю роскошной кровати захотелось спрятаться под одеялом.

– Вы понимаете, что сегодня вы впервые по-настоящему заговорили о своем прошлом? И о Лиззи тоже?

Макс проглотил подступившую к горлу желчь.

– Поймите, Макс, если не считать коротких рассказов о вашем отце, то сегодня вы за какие-то четверть часа исторгли из себя целое десятилетие горя и страданий. До сих пор вы прятали горе под цинично-остроумными шуточками, кокаином и сексом без эмоций.

Эллиот говорил правду, однако Максу все равно стало не по себе.

– Док, объясните, как это все случилось.

– Ваш разум умеет латать небольшие бреши в эмоциональной дамбе. На этот раз брешь оказалась слишком большой. Эмоции хлынули через край, да так быстро, что разуму было с ними не справиться. Ваше тело испугалось. Запаниковало. Вы едва понимали, где вы и что с вами. – Эллиот не сводил глаз со своего пациента. – Макс, так дальше нельзя. Вы должны научиться открывать створы в вашей дамбе. Иными словами, не загораживаться от меня, не отговариваться, а говорить.

Макс запыхтел и уперся головой в стену. Он бы не отказался от второго укола снотворного. Провалиться в забвение – вот чего он сейчас хотел. Лучше забвение, лучше что угодно, чем эта долбаная необходимость… выворачивать себя наизнанку.

– А что, если я устроен по-другому и у меня ничего не получится? – Макса удивило, с каким спокойствием он задал вопрос, мучивший его со времени их самого первого сеанса. – Вдруг я не смогу? – спросил он, поднимая глаза на Эллиота.

Эллиот медленно покачал головой:

– Сможете. Вместе мы сможем. Я буду вам помогать на каждом шагу. Мы все будем вам помогать, но и вы, со своей стороны, должны помогать нам. На групповых сеансах вы постоянно отмалчиваетесь. Лайла это тревожит.

– Док, а если я просто не хочу говорить? Лайл об этом не подумал? Вдруг я не хочу говорить ни с кем из вас?

Эллиот молчал. Молчал долго, и от продолжительной паузы Макс начал дергаться.

– Нет, Макс, вам очень хочется говорить с нами, – наконец сказал Эллиот. – Вы здесь не просто так. Вы согласились на лечение в нашем центре, потому что в глубине души вам хочется стать лучше. У вас неоднократно мелькала мысль убраться отсюда, но вы этого не сделали. И не сделаете, потому что Картер воспринял бы ваше возвращение как плевок в лицо. Вы не злодей, Макс. Вы не хотите доставлять людям неприятности. Особенно Картеру. Вы находитесь здесь, потому что, опять-таки в глубине души, вы знаете: этот центр – ваш последний шанс, последняя надежда избавиться от кокаинового рабства, освободиться от всех тягот, которые изо дня в день давили на вас, мешая стать по-настоящему счастливым.

Макс уперся подбородком в грудь. Он выдыхал воздух, содрогаясь всем телом. Он тер лицо, скрывая подступившие слезы.

– Только не делайте вид, что вы знаете меня как облупленного, – пробормотал он.

Эллиот лишь усмехнулся и вздохнул:

– Завтра у вас встреча с Тейтом Муром.

Макс встрепенулся. Кажется, где-то он уже слышал такое имя в сочетании с такой фамилией.

– Кто он такой? – на всякий случай спросил Макс.

– Один наш стажер. Кстати, великолепный психотерапевт. И не только. Трижды в неделю он проводит занятия в художественном классе.

Макс выпучил глаза:

– Художественный класс?

Шикарно. Эллиот отдаст его на растерзание какому-то придурку, обожающему Ренуара. А от слов «абстрактное искусство» его, конечно же, воротит и он начинает брызгать слюной. Макс не имел ничего против Ренуара и все же…

– Я не настаиваю, – пояснил Эллиот. – Можете попробовать себя в чем-нибудь другом. Но я хочу, чтобы вы стали активным участником процесса. Вам как воздух необходимо общение и самовыражение. И потом, насколько помню, в вашей анкете написано, что вы любите работать с красками.

Макс пожал плечами:

– Это Картер написал. Вспомнил старое. Я давно не возился с красками. Мальчишкой красил машины. Бывало, что и стены нью-йоркских домов разрисовывал. Не всем это нравилось. Отец любил хвастануть, что его отпрыск способен в одиночку разрисовать весь Манхэттен…

Слова застряли у него в горле.

Эллиот осторожно коснулся его плеча:

– Нарисуйте то, чего не можете сказать.

Макс недовольно сощурился. Не нужны ему эти дружеские жесты.

– А если не нарисую?

Эллиот выпрямился:

– Тогда вам не видать спортзала.

Психотерапевт повернулся, собравшись уйти.

– Но вы же говорили… Док, вы же слово давали, черт побери!

– Я от него не отказываюсь. Позанимаетесь пару недель с Тейтом, перестанете отмалчиваться на групповых сеансах, и милости прошу в спортзал. Ну как, согласны?

Макс уткнулся затылком в подушку. Можно по-детски надувать губки и капризничать, но выбор у него не велик.

– Согласен.

* * *

Вопреки ожиданиям Макса – а они были отнюдь не радужными – художественный класс оказался просторным светлым залом. Там пахло масляными красками, мылом и растворителем, запах которого не спутаешь ни с чем. Этот запах и поверг Макса в ностальгические воспоминания о работе в отцовской мастерской, где он красил из распылителя корпуса «мустангов» и «бьюиков», а стены сотрясались от всплесков рок-музыки. Его отец обожал крутить записи «Пинк флойд» и «Ху». Чем громче, тем лучше. Так считал отец…

– А вы, должно быть, Макс.

Макс повернулся. Человек, стоявший в дверях, был молод. Моложе, чем Макс себе представлял. Высокий, широкоплечий, со светло-каштановыми, коротко стриженными волосами, большими светло-карими глазами и улыбкой во весь рот. Он протянул Максу левую руку. Правая сжимала набалдашник трости из темного дерева.

– Будем знакомы. Тейт Мур. – (Они пожали друг другу руки.) – Эллиот говорил, что вы будете заниматься у меня. – Тейт перехватил взгляд Макса, уставившегося на трость. – Есть такие цыпочки[1], от которых парень делается хромым и вынужден ходить с палкой. Ничего тут не попишешь.