Книга Пока телефон не зазвонил - Оксана Обухова

— Есть.

— И я о том же. Пожалей нас всех, дружище, если ты не согласишься… меня самого в Игнатово отправят! Лишь бы Львова перестала истерить.

Гущин не принял слова подполковника за правду, решил, что тот элементарно — давит. Жмет на слабую струну приятельства.

— Николаич, — поморщившись, сказал майор, — я в самом деле не понимаю, как все это будет выглядеть. Какие у меня полномочия…

— Самые широкие! — не дав договорить, пообещал патрон. — С Мартыновым все оговорено, он — за.

— Еще б не «за», — хмуро хмыкнул Гущин. — Я на себя бронебойную артиллерию отвлеку.

— Вот-вот, — обрадованно согласился подполковник, почуяв, что «струна» начинает поддаваться. — Игорю — что? Ему важно чтоб Львова перестала под ногами путаться. Она ж баба энергичная, только дай ей слабину еще и руководить начнет.

К сидящим на лавке мужчинам подбежала Зойка с прутиком в зубах. Положила его у ног хозяина, села и, выжидательно глядя в глаза, завиляла хвостиком, предлагая поиграть.

Прутик поднял Коростылев, нешироко взмахнув, бросил «апорт» на лужайку, но кривоватая палка улетела в кусты. Зойка смешно развернулась и, распластываясь тельцем по траве, понеслась разыскивать нехитрую игрушку.

— Ну, что скажешь, Стас? — глядя на смешную собаченцию, спросил подполковник. — Согласен нас прикрыть?

Вопрос Коростылев составил грамотно. Показал, что Стасу будут многие должны. Согласие действительно в зачем пойдет.

Но Гущин все еще пребывал в некоторой растерянности. Просьба отдавала бредом, следователь, находящийся на больничном, не имеет никаких полномочий, чтобы там не говорил начальник. Стас опасался, что его положение будет выглядеть довольно глупым: ни два, ни полтора, как говориться.

— Я подумаю, Толя, — поглаживая ноющее колено, произнес майор.

— Некогда думать, Стас, — быстро произнес начальник. — Если ты завтра не приедешь к Львовой, она возьмет главное управление на абордаж. Ей Богу, возьмет, дружище. У нее на нервах совсем мозг переклинило.

— Ты ж говорил, что баба — умная, — напомнил Гущин.

— Так баба же, — невесело буркнул Коростылев.

— А чего она своих дочек за границу не отвезет? Дума ж на каникулах, весь август впереди, съездили б куда-нибудь позагорать, поплавать. Я вообще, честно говоря, не понимаю — если Львова так боится за дочек, то почему оставляет их жить в поселке? У них что — городской квартиры нет, или денег на заграницу не хватает?

Подполковник отмахнулся:

— В городской квартире ремонт. За границей они уже были, вернулись на прошлой неделе…

— Ну так отправила бы их еще куда-нибудь! И сама б там пожила.

Анатолий Николаевич развернулся к майору всем телом и разозленно выпалил:

— Слушай, чего ты на меня-то наезжаешь, а?! Я сам ей о том же намекал, но она отрезала: «Не могу. По личным обстоятельства». Вот приедешь к ней, сам лично об этом спросишь, раз такой умный да любопытный! Может, «львицу» на печалях родимого электората заклинило? Может, она думает: «Своих детей запрячу, а как же дети избирателей?»

— Ну это дичь какая-то, Толя, — покривился Гущин.

— Дичь, не дичь, а уезжать она не хочет. Хочет жить в своем поместье, в безопасности и это ее право.

— Наверное, действительно, есть какие-то серьезные причины, — задумчиво глядя на подбегающую Зойку с прутиком, пробормотал майор.

Коростылев наклонился и, не дожидаясь, пока Маргаритовна положит поноску к его ногам, вытянул прут из пасти обескураженной таксы и снова зашвырнул его в кусты.

Такса посидела, удивленно подвигала рыжими бровями и неспешно поковыляла за прутом. Забава, по ее мнению, получилась скомканной, пошла не по собачьим правилам. Слегка виляющая и подпрыгивающая задница Занозы выражала обиду и презрение к человекам, не умеющим играть как следует.

Обтирая о бедро руку испачканную об исслюнявленный Занозой прут, подполковник требовательно спросил:

— Стас, скажи мне прямо — ты согласен или я тут зря распинаюсь?

— На раздумья времени — нет?

— Нет, — признался подполковник. — Сегодня я должен сообщить о твоем согласии… или не согласии. — Коростылев просунул руку в наружный карман папки, достал из нее визитку и протянул ее коллеге: — Вот, контакты Львовой. Можешь сам ей позвонить и отказаться. Она ждет твоего звонка.

Гущин поглядел на прямоугольную картонку и поморщился:

— Господи, ну почему же я-то?!

— Есть такая профессия, Стас, и есть такое слово… надо.

— Министерские портфели прикрывать?!.. Давай не будем путать божий дар с яичницей!

Анатолий Николаевич искоса поглядел на недовольно горячившегося друга, но в дискуссию вступать не стал. Гоняя по обширному лбу морщины, с полминуты молча глядел на веселых собаководов и их жизнерадостных питомцев. Двигал губами, как будто-то пережевывал какую-то горечь.

— Как же я устал сегодня… — признался Коростылев и сгорбился. Протянул левую руку и погладил по спине вернувшуюся без прута Маргаритовну. Печальный человек и огорченная потерей игрушки собака с пониманием глядели друг на друга. Маргаритовна лизнула свисающую вниз правую руку подполковника юстиции.

Картина общей скорби заставила майора устыдится. Слов нет, начальник угадал, когда предположил, что Гущин «ошизел» без любимой работы. Майор мечтал вернуться в свой небольшой уютный кабинет и приступить к работе…

Но чтобы так? Внезапно. В непонятном статусе…

Кем видит нетрудоспособного следователя Гущина влиятельная депутатка — мальчиком на побегушках? для биться? Как сложатся их взаимоотношения?

И не сделают ли Стаса крайним в случае чего?

Деликатно подбирая выражения, майор донес эти мысли до господина подполковника. Тот легким шлепком по холке отправил Занозу обратно к кустам и пораженно поглядел на сослуживца:

— Гущин, ты чо? Каким «крайним»? Ты ж, так сказать, на вольном выпасе — с тебя взятки гладки. Тебя пригласили — нет, уговорили! — погостить, ты добровольно помогаешь коллегам…

— Я могу ознакомиться с тем, что накопал Мартынов за два года?

— Конечно можешь. Игорь будет ждать тебя завтра утром, все подготовит. Львова, кстати, обещала прислать за тобой машину, до Игнатово тебя довезут.

Станислав усмехнулся:

— Все продумали, да?

— Ну дак. На том стоим, дружище. Готовим сани летом, а спиннинги зимой.

Стас помолчал, снова открыл папку и, вынув оттуда фотографию-акцент, спросил:

— Только у этой жертвы отрезан кусок одежды? Или он начал забирать что-то из одежды и у других?

— Только у этой, — подтвердил Коростылев. — У девушки не было сережек, мы предполагаем, что он взял кусок материи на память.