Книга Неунывающие вдовушки - Ингрид Нолль

Я долго искала «ведьмину избушку» бабули Шваб. Наконец с большим трудом нашла. Феликс доверил мне ключ от ее двери. Я жутко злилась, но взяла себя в руки и решила не вымещать свою злость на старушке. Она человек старого воспитания, привыкла к пристойности, не терпит сквернословия.

– Как вы себя чувствуете? Воспаление легких уже прошло? – Я изо всех сил удерживала Бэлу, а тот рвался на подвиги.

– Воспаление легких? – изумилась фрау Шваб. – Это был легкий бронхит. Воспаление легких у меня было последний раз лет в шестнадцать. Спасибо, я уже почти здорова.

Я еще раз извинилась за вчерашние разрушения, причиненные моим сыном, но тут снова зазвенело разбитое стекло: на этот раз дворняга, виляя хвостом, смела с ночного столика хозяйки все, что там было. Вскоре после этого Бэла переел кексов, и его стошнило. И я засомневалась, что фрау Шваб была бы рада правнукам.

– Могу я еще чем-нибудь вам помочь, фрау Шваб? – приторно пропела я, убирая в помойное ведро осколки стекла и пропитанные рвотой бумажные полотенца.

Она натянуто улыбнулась в ответ и отказалась от моей помощи: мол, продуктов у нее достаточно, на обед она разогреет себе банку супа-пюре из спаржи, а завтра ей все равно надо будет выйти прогуляться, подышать свежим воздухом, тогда она купит себе яблок и бананов.

В конце концов все же последовал вопрос, которого мне хотелось бы избежать.

– Простите мою забывчивость, – произнесла бабушка, – память уже не та. Напомните мне, пожалуйста, чем Кора занимается во Флоренции? Учится?

Я была зла на мою подругу, но как в старые добрые школьные годы, когда ее родители пытались меня допрашивать, встала за нее горой, на этот раз – перед ее бабушкой.

– Ой, вы знаете, она там лепит и рисует как одержимая! – виртуозно врала я. – Феликс наверняка позирует ей там сейчас, мы ведь не знаем во Флоренции ни одного молодого человека! Кора, конечно, станет когда-нибудь очень знаменита, она вас прославит, вы будете гордиться вашей внучкой!

Она и так ими гордится, отвечала бабуля. И, как будто стараясь себя утешить, добавила:

– Ничего, через пару дней они вернутся. А вы прежде знали Феликса? Такой хороший мальчик! Вы не поверите, как он за мной ухаживает. Другие студенты уезжают на каникулы в Мексику, а он опекает меня, скучную старую перечницу. Ему бы тоже отдохнуть, сменить обстановку. Я рада, что он поехал с Корой. Вот только… – Она вдруг умолкла.

На обратном пути я хотела было заехать за продуктами, но тут выяснилось, что у меня почти нет денег. Мой кошелек, очевидно, остался в сумочке у Коры. Ну и куда бежать, у кого просить? У бабули, которая по моей вине осталась без своего мейсенского фарфора и солнечных очков? У таксиста Энди, который с завистью считает Феликсовы побочные доходы? Или вообще у незнакомой соседки?

Я обшарила в поисках еды маленькую кухню, но ничего не нашла, кроме дешевых полуфабрикатов, а их мы с Бэлой не уважаем. Да, псу, кажется, повезло больше – у него еды достаточно.

В итоге для сына я сварила макароны, и он съел их пустыми, без тертого пармезана. Самой пришлось прямо из банки трескать селедку с экзотическими фруктами в соусе карри. Бэла отправился спать рано, вопреки обыкновению, а я осталась совсем одна на кухне, всеми брошенная, в изгнании. Утешением мне стал только крохотный элегантный ножичек для масла, который я незаметно сунула себе в карман на кухне фрау Шваб. Пусть она думает, что я выбросила его вместе с осколками. Но при ближайшем рассмотрении ножичек оказался дешевеньким столовым прибором из какой-то гостиницы. На меня снова накатила злость, и я решила вернуть нож обратно.

Я безуспешно пыталась дозвониться во Флоренцию Эмилии. Мобильный Коры тоже не отвечал. Наконец с пятого раза она соизволила взять трубку. Переступив через гордость, я вынуждена была пожаловаться, что они с Феликсом оставили меня без копейки денег.

– Да ты что! Ой, прости, – удивилась Кора. – Слушай! Совсем забыла. Ты подумай! Ну, ты не грусти, у Феликса найдется заначка, я уверена!

Трубку взял Феликс: нужно искать в коробочке с дискетами. Бери, говорит, не стесняйся.

Потом вновь голос Коры:

– Да, Май, мы тут сделали небольшой крюк, заскочили в Мюнхен на одну отличную выставку. Ну, не скучай! Чао!

Я нашла коробку, а в ней целых триста марок, водительские права Феликса, которые, вообще-то, должны были бы быть при нем, фотографию какой-то Симоны, потом какой-то Сьюзи. Судя по документу, Феликс был немного старше нас с Корой, но выглядел совсем как невинный ребенок. И зачем он Коре понадобился?

Мне уютнее всего было на кухне. Здесь я нашла бутылку дешевого красного вина, конечно, не сравнить с кьянти классико или просекко. Когда же наконец у Энди закончится смена?

Кто-то открыл входную дверь, я выглянула в прихожую. Ну наконец-то! Вошла женщина, усталая, лет на десять старше меня. Она вздохнула и прошла на кухню. Собака радостно поскакала ей навстречу. Незнакомка не скрывала свое женское очарование под ослиной шкурой, как принцесса в сказке, и вообще, скорее напоминала щуплого мужчину. Я с изумлением заметила у нее над верхней губой темную тень.

Она села к столу, я налила ей вина. При свете лампы, висящей над столом, я разглядела у нее над губой маленькие усики: как будто она забыла вытереть губы после шоколадного мороженого.

Она догадалась, о чем я думаю, и рассказала мне свою историю:

– Мне было тринадцать лет, когда у меня начались месячные. Мама в утешение мне сказала тогда, что это еще ничего, вот у мужчин вообще растет борода. Никто тогда и представить себе не мог, что мне тоже скоро придется ежедневно брить ноги и руки. Но усы я решила не трогать, это моя изюминка, моя особенность.

Она так непринужденно рассуждала об этой своей проблеме, которая для многих – табу, что у меня на душе стало как-то теплее, и я расслабилась.

– Большинство знакомых мой вид забавляет, они находят его интересным и не считают уродством. Наш семейный врач определял этот феномен как гирсутизм, мои тетки называли меня обезьянкой, дядя звал кошечкой. В общем, в детстве это были милые прозвища, хотя, естественно, всякий раз меня сравнивали со зверями.

– А мой брат звал меня слонихой, – пробормотала я.

– Как? – переспросила она в недоумении. – Вот добрый мальчик, я бы за такое проучила.

– И я. Он уже лежит на кладбище Бергфридхоф в Гейдельберге, – тихо сказала я.

Она с минуту изучала меня в крайнем замешательстве:

– У тебя очень своеобразный юмор.

Потом Катрин продолжала о себе. В двадцать два года она купила себе бритву и стала брить руки и ноги. Летом – каждое утро, зимой реже: под длинной одеждой все равно не видно.

Какой предок одарил ее этой чрезмерной растительностью, бог знает. Может, странным образом суммировались гены волосатости, когда смешались среднеевропейская и южная кровь ее родителей. Тут последовал подробный рассказ о семье.