Книга Папатека - Анна Никольская

Когда я умылся, оделся и, полный самых благих намерений, прошёл на кухню, меня там поджидал сюрприз.

Стоя у плиты, в мамином красном фартуке и в её же бигуди, папа варил гречневую кашу. Помилуйте, во-первых, мой папа понятия не имеет, как варить кашу. Однажды он попытался её сварить, но чуть не сломал себе руку и не сжёг весь подъезд. Во-вторых, при чём здесь мамин фартук? И, в-третьих, на чём держатся бигуди?! Мой папа лысый, в отличие от меня! Хотя уже нет – я провел рукой по своей лысине и спросил:

– Папа, в чём дело?

И тут он обернулся.

Это был не мой папа.

Это был Павлинов.

Лев.

Клементьевич.

Я чуть не упал, но вовремя схватился за спинку стула. Я сел, здраво рассудив, что в ногах правды нет, и отчаянно замотал головой. Но когда я снова на него посмотрел – Павлинов никуда не исчез. Он мне радостно улыбался и подмигивал.

– Стакан воды натощак, – сказал он мягким, словно булочка, голосом, – придаст тебе сил. А ложка рапсового масла повысит упругость кожи. – С этими словами он протянул мне стакан и ложку и снова на меня счастливо уставился.

От неожиданности я всё быстро выпил и съел. Хотя кожа у меня, кажется, и так упругая.

– Каша гречневая, вуаля! – весело рассмеялся Павлинов, ставя передо мной крошечную тарелку с кашей. Мы из неё иногда кормим синичек.

Я молча взял ложку и попробовал его стряпню. Каша была несолёная и несладкая.

– А можно сахара? – попросил я. – Или соли?

Павлинов ожесточённо всплеснул руками:

– Витя! Это же белая смерть! Мы с тобой, Витя, ведём здоровый образ жизни, разве ты забыл, Витя? Кушай, а потом побежим, Витя, в школу.

– А мы давно с вами… то есть с тобой его ведём? – на всякий случай спросил я и добавил: – Папа?

– Всю твою сознательную жизнь, Витя, – надул губы мой новый папа. Кажется, я его чем-то случайно обидел. – И я сто миллионов раз, Витя, просил тебя не называть меня папой! Я твой старший брат, ясно тебе, Витя? – Он вдруг часто заморгал, и я испугался, что Павлинов сейчас расплачется.

– Прости, я забыл, – поспешно сказал я и принялся доедать кашу.

Её было так мало, что хватило буквально трёх ложек, чтобы всё съесть, и я попросил добавки.

– Добавки?! – ужаснулся мой новый папа, вернее, старший брат. – Ты что, хочешь растянуть себе, Витя, желудок до бесконечности? Стать похожим на бегемота?

Понятно. Я сказал «спасибо» и встал из-за стола голодным. Потом Павлинов заставил меня переодеться в спортивное, и, пока он снимал мамины бигуди, выщипывал брови и выбирал наряд для пробежки, я думал о том, какой же я осёл.

Там были сотни пап. В папатеке у Будь-Благодарен-Бенджамина их были тысячи. Все как на подбор – мал мала меньше. Вернее, наоборот. Как же меня угораздило взять напрокат этого Павлинова? А может?..

– Ты готов? – Из маминой спальни, сияя, вышел мой новый папа-брат в сиреневом велюровом костюме.

Он был строен, поджар и всем своим видом излучал вселенскую радость, которую я ни капельки не разделял. Надо будет его окольными путями в школу вести – чтобы никто не заметил.

Но когда мы вышли, вернее, выбежали на улицу, выяснилось, что мой новый папа отлично знает дорогу в школу. Мы побежали через парк. Погода была для ноября чудесная: светило солнце, небо было голубое, а вчерашние лужи покрывала красивая корочка льда.

– Дыши! Слышишь, дыши! – вдохновенно кричал на меня Павлинов, всем своим видом демонстрируя, как надо дышать. Он красочно шевелил ноздрями, раздувал грудь и ослепительно улыбался прохожим девушкам, которые шарахались от нас в разные стороны. Причём среди них были старшеклассницы из нашей школы, которые могли знать меня в лицо. Мне было неловко, поэтому я бежал, вжимая голову в плечи и отводя глаза.

– Выпрямись, Витя! Смотри вперёд гордым Юпитером! – завывал на весь парк Лев Клементьевич.

Когда мы добежали до школьных ворот, я попросил его дальше меня не провожать. Мне надо было ещё успеть переодеться в форму.

– Ты уверен? – заметно скис Павлинов. – Но я как раз хотел переговорить с твоей учительницей физкультуры!

– Она заболела, – соврал я. – Папа, ты иди.

– Тщщщщ! – зашипел на меня Павлинов. – Я – брат! – Он посмотрел на часы. – Ой, я же на фотосессию опаздываю! Чмок-чмок! – Он сделал попытку расцеловать меня в щёки, но я от него убежал.

Закрывшись в кабинке мужского туалета, я быстро переоделся и оставшиеся минуты до начала урока сидел на унитазе и глубоко переживал случившееся. Несмотря на всю лучезарность Павлинова, мысли у меня в голове были сплошь чёрные-пречёрные. Жить всю жизнь (или, по крайней мере, какое-то неопределённое время) с этим чудиком мне совершенно не хотелось. То есть абсолютно!

– Эй, Половина, ты что там застрял? – услышал я неподражаемый голос Перекусихина. – Урок прогулять решил?

Я нажал педальку унитаза и вышел из кабинки. Перекусихин ел бутерброд – прямо в туалете – и смотрел на меня выжидательно. Как собака.

– И кто это был? – спросил он.

– Ты о ком? – Я сделал вид, что не понимаю, о чём он.

– Ну этот, в кудряшках, с кем ты бежал.

– А! Это! Это… мой брат. Старший.

– Врёшь, – сказал Перекусихин, откусывая от бутерброда. – Нет у тебя никакого брата.

– Он двоюродный. Вернее, троюродный, – сказал я. – Вернее, он сводный по линии отца!

– Опять врёшь. Я сам слышал, как ты его папой назвал. Давай, Половина, колись!

Но колоться мне не пришлось, потому что прозвенел звонок и мы пошли на математику.

Пока учительница объясняла новый материал, Перекусихин тоже не бездействовал. Видимо, он решил взять меня измором. Выбить из меня всю правду, какой бы жуткой она ни была. Он то и дело пихал меня локтем в бок, наступал на ногу и самое страшное – дышал мне в лицо бутербродом с колбасой. Знаете, я не трус, далеко не трус. И я могу дать отпор таким, как Перекусихин. Но дело в том, что Перекусихин гораздо крупнее меня – он толще и выше на голову. Его мама хорошо кормит, понимаете? А у меня мама – орнитолог. В этом его главное преимущество, тем более что от рапсового масла кулаки не растут. И ещё он ужасно въедливый. Приставучий, как клещ! Перекусихин знает всё и про всех. Например, что у Оли Вьясковой в доме нельзя свистеть и ходить без тапочек. Что у дедушки Коли Маркизова на правой ноге шесть пальцев, а у Валеры Сорвирогова мама уже три дня не разговаривает с папой. Или что в квартире Тамары Крокодильцевой умирают коты. Из-за этого Перекусихина поставили во главу нашей стенгазеты (не из-за котов, понятно), он у нас главред. Наверное, он решил сделать меня гвоздём своего следующего номера, поэтому работал локтями Перекусихин не переставая.

И вот он – результат. В конце третьего урока, прямо перед обедом, я сдался.