Книга Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - Джон Куиггин

Четвертый вариант отгадки, который в ходе дискуссий о «великом смягчении» почти не звучал, состоял в том, что видимая экономическая стабильность – это на самом деле отражение экономической политики, в конечном счете обреченной на провал. Проще говоря, мнимое процветание, созданное рыночным либерализмом, было пузырем, которому рано или поздно суждено было взорваться. Точнее, оно было чередой пузырей, один больше другого, каждый из которых подпитывался сочетанием финансового дерегулирования и расширительной монетарной политики.

«Великое перемещение рисков»

«Великое смягчение» не просто дало рыночным либералам сильные карты в их вечной полемике против социал-демократов, оно свидетельствовало о правоте центрального положения рыночного либерализма. Это положение гласит, что на современном этапе индивиды и бизнес – а вовсе не правительства – лучше справляются с управлением экономическими рисками. Иллюстрацией этого тезиса стало то, что Джейкоб Хэкер назвал «великим перемещением рисков». Риски, которые раньше несли корпорации и правительства, были переложены на плечи рабочих и домохозяйств.

В ходе «великого перемещения рисков» долгосрочная тенденция к повышению социальной защищенности была сломлена. В своей новаторской книге «Когда больше не на кого положиться» Роберт Мосс рассматривает два столетия американской истории и заключает, что на их протяжении государство было «главным риск-менеджером». Мосс показывает, что на первом этапе управления рисками, продлившемся до 1900 года, государство занималось повышением защищенности деловых предприятий, для чего был введен институт ограниченной ответственности и принят закон о банкротстве.

На втором этапе, согласно Моссу, с переходом от экономики мелких сельхозпроизводителей к экономике обрабатывающей промышленности, где зарплата – это главный источник доходов для домохозяйств, в центре оказалась «защищенность работников». Исторически этот этап охватывает ряд достижений прогрессистов,[12]таких как введение социальных выплат и отчислений для рабочих, а также главные завоевания нового курса – страхование от безработицы и социальное страхование. Третий этап «защищенности для всех», начавшийся после Второй мировой войны, включал законы о защите прав потребителей, программы по защите окружающей среды, государственное страхование от стихийных бедствий.

«Великое перемещение рисков» было частью более широкого политического курса против общественного риск-менеджмента, от которого не менее сильно пострадала природоохранная деятельность, в частности нацеленная на предотвращение глобальных изменений климата. «Великое смягчение» и «великое перемещение рисков» были двумя столпами одного политического курса.

Поскольку на агрегированном уровне занятость еще никогда не была такой стабильной, предполагалось, что люди, потерявшие работу, с легкостью найдут себе новую. Если их ждала неудача, то ее относили на счет их личных недостатков, а не принципов работы экономики. В таких условиях компании стремились вести свою деятельность с максимальной «проворностью» и «гибкостью». Эти модные словечки обозначали растущую готовность массово увольнять работников всегда, когда это повышает краткосрочную прибыльность. Точно так же излишеством были названы высокие пособия по безработице. И они были сильно урезаны или заморожены.

«Великое перемещение рисков» вторглось в такие области, как здравоохранение и пенсионное обеспечение. Системы универсального типа, в которых государство выступает единым заказчиком медицинских и пенсионных услуг, установленные после Великой депрессии и Второй мировой войны, были подвергнуты критике как раздувающие бюрократию и подавляющие свободу индивидуального выбора. На их месте, как утверждалось, должна быть система, при которой домохозяйства сами будут обеспечивать себе доступ к медицине и пенсии. Государственный сектор ждало обветшание: его страховое участие было низведено до призрения сирых и убогих.

Даже в период «великого смягчения» высокообеспеченная элита с гораздо большей радостью приветствовала перемещение рисков на плечи индивидов, когда этими индивидами были рядовые рабочие, а не она сама. Звучало много громких слов про схемы вознаграждения – опционы и им подобные, – благодаря которым крупные управляющие получали возможность извлекать для себя выгоды из роста цен на акции. В то же время подразумевалось, что при падении котировок менеджеры должны оставаться ни с чем. Но правдами или неправдами, они всегда брали свое.

Экономисты, и в частности Майкл Йенсен, теоретически обосновывали преимущества опционных схем. Йенсен утверждал, что благодаря им интересы управляющих и владельцев акций приходят к гармонии или, выряжаясь модным в ту пору специальным термином, «создаются стимулы для максимизации акционерной стоимости».

В фазе подъема конца 1990-х годов, когда цены на акции постоянно росли независимо от качества управления, подобная система «стимулов» ни у кого не вызывала нареканий. Но как только пузырь лопнул, радость по поводу опционов вмиг улетучилась. Большое число компаний пошло на переоценку ранее выпущенных опционов, установив новый курс на уровне достаточно низком, чтобы менеджмент в любом случае оказался «при деньгах». Это было равносильно разрешению менять ставки в скачках, после того как забег завершился.

Но ни один институт рыночные либералы не поносили с такой энергией, как законодательные ограничения на увольнение работников и гарантии крупных выходных пособий. Утверждалось, что немощь, будто бы поразившая экономики европейских стран, была вызвана преградами при увольнении работников, которые затрудняли более активный наем рабочей силы.[13]

Но как только речь заходила об исполнительных директорах корпораций, стремительно забывалось, что провалы тоже нужно вознаграждать по заслугам. Раз за разом оплошавшие управляющие получали выплаты в миллионы или даже десятки миллионов долларов. В то же время рабочие, лишившиеся работы из-за промахов менеджмента, в лучшем случае получали оплату за несколько недель.

В итоге высшее звено менеджмента, несмотря на свою гораздо меньшую уязвимость в плане финансовых неурядиц, несло такие же или даже меньшие риски в отношении среднего заработка, что и простые рабочие. Относительно накопленного богатства риски у топ-менеджмента были гораздо меньше, чем у большинства людей. Даже менеджеры, допустившие самые нашумевшие ошибки, редко оказывались без гроша в кармане или хотя бы опускались до уровня среднего класса. До тех пор пока продолжалось «великое смягчение», на эти вопиющие несоответствия не обращали внимания. Компании бросили всякие попытки соблюсти хотя бы видимость общественного договора со своими работниками, которые очень быстро опустились в разряд «человеческих ресурсов».