Книга Око Марены - Валерий Елманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ростислава упрямо тряхнула головой. «Ладно, обождем до первопутка, а там…» И, не додумав до конца, пошла в свою светелку – гордая, молодая, красивая, умная, но такая несчастливая.
На все эти события, произошедшие в Рязанском княжестве, соседи, судя по их дальнейшему поведению, не обратили ни малейшего внимания. Ни черниговских князей, ни суздальских, не говоря уже о далеких киевских или еще более западных – волынских и полоцких, отнюдь не обеспокоило все, что там стряслось. Раздробленная Русь, терзаемая княжескими междоусобицами, никак не пожелала отреагировать на кровавую свару, во всяком случае ни один из князей не предпринял никаких конкретных практических действий.
Промолчал даже неустанный борец за справедливость Мстислав Удатный. Впрочем, последнее больше говорит о мудрости этого князя, чем о его нерешительности. К тому же его, скорее всего, гораздо больше занимали иные проблемы, напрямую связанные с Галичем, где вновь воцарился венгерский королевич Андрей…
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.
Т. 2. С. 121. СПб., 1830
Мне гибель не страшна.
Я заявляю,
Что оба света для меня презренны,
И будь что будет; лишь бы за отца
Отмстить как должно.
В. Шекспир. Гамлет
Душно было в просторном шатре. Душно и сумрачно, потому что слуг не допускали, а дебаты затянулись далеко за полночь и часть восковых свечей, окончательно выгорев, погасла. Те, что еще горели, находились на последнем издыхании, хотя и продолжали выжимать из себя неяркий грязно-желтый свет. А еще было холодно. Поставленный в чистом поле шатер мог лишь сдержать порывы студеного сырого ветра, а вот согреть собравшихся в нем – увы…
Княжич Ингварь, возглавляющий это походное совещание и всего несколько месяцев назад перенявший от погибшего отца правление во граде Переяславле-Рязанском, ныне пребывал в тяжких раздумьях. Последнее слово было за ним, и как он порешит, так тому и быть. Он же так и не знал, что предпринять. Бояре, собравшиеся еще засветло к нему на совет, судили-рядили и так и эдак, но мнений было много, предложения следовали самые разнообразные, и князь растерялся.
Причиной тому была его молодость и отсутствие опыта. От роду было ему неполных 18 лет, хотя выглядел, пожалуй, даже постарше. Темноволосый и кряжистый, он оставлял о себе впечатление двадцатидвух-двадцатичетырехлетнего молодого, но уже заматеревшего телом мужчины. Чтобы казаться старше, ходил всегда соответственно высокому званию, вышагивал не торопясь, степенно. Даже за жестами своими тщательно следил, чтобы были уверенные и властные. В разговоре старался быть немногословным и всегда дать выговориться другим – так отец учил.
Однако то, что до недавнего времени, будучи хоть и самым старшим из братьев, ему ни разу не довелось принимать ответственных решений, вселяло сейчас вполне понятную робость и боязнь за возможную ошибку. Отец его – Ингварь Игоревич – все дела решал сам, пусть и после недолгих совещаний со своими братьями – стрыями молодого княжича.
Исподволь готовя своего первенца, князь Переяславля-Рязанского не очень-то спешил привлекать юношу к участиям в княжеских советах. А зачем? Ему и самому лишь четыре с половиной десятка. Правда, некоторые нутряные хворости стали уже ощущаться, но сдаваться им в одночасье князь не собирался, твердо вознамерившись помереть не ранее, чем достигнет совершеннолетия последний его сын Олег, коему к лету 6725-му[10]исполнилось четыре года.
Всего лишь полгода назад, аккурат после злосчастной зимней охоты, когда от рук шатучих татей изрядно пострадал и едва не умер от ран гостивший у них в ту пору ожский князь Константин, Ингварь Игоревич принял наконец решение направить своего первенца на самостоятельное княжение.
В удел ему выделил небольшой город Зарайск, стоявший на реке Осетр. Для начала правления лучшего места для учебы и представить было нельзя. Окруженный со всех сторон дремучими лесами городок был мал, а жители селищ, относящихся к нему, нрав имели тихий и спокойный, событий почти никаких не случалось. И с весны молодой, но уже не какой-то там княжич, а полноправный удельный князь Ингварь Ингваревич, выехал туда. Пока обосновался, пока вник во все, пусть не до самых тонкостей, но более-менее основательно, прошла половина лета. Ничто, казалось, не предвещало беды.
Но в конце месяца зарева[11]в его хоромы ворвался поздно ночью черный гонец[12]. Одежда его была покрыта запекшейся кровью, а левая рука от самого предплечья и до локтя была неумело замотана какой-то грубой серой тряпицей и плетью свисала вниз. Едва войдя в княжий терем и увидев вышедшего молодого Ингваря, гонец рухнул на домотканый половик, успев прошептать лишь два слова: «Беда, княже».
Более внятные сведения удалось получить от молодого дружинника лишь ближе к утру, когда он, периодически впадая от неимоверной усталости в беспамятство, поведал потрясенному Ингварю о том, что случилось с его отцом – Ингварем Игоревичем, с его боярами и дружинниками на княжеском съезди близ села Исады в Перунов день.
В шатре, где пировали князья и бояре, дружинника не было. Что именно там стряслось – он так и не знает. Зато как напали на них люди из боярских дружин князя Константина – видел воочию. Бились недолго, уж очень неожиданно и врасплох их захватили. Однако немного погодя вислоусый старый половец, ходивший у Ингваря Игоревича в сотниках, сумел организовать оставшихся в живых – тут уж нападавшим тоже пришлось несладко. Однако силы были слишком неравны, и сотник повелел ему и еще троим скакать в Зарайск и Переяславль-Рязанский, дабы упредить домочадцев князя о случившемся, а сам, с остатками дружины, стал пробиваться к шатру, где находился с ближними боярами Ингварь Игоревич с остальными князьями.
Что именно произошло с его отцом – гонец не ведал, однако когда уже забирался на коня, то почудилось ему, что услышал он голос отца молодого князя, и слово «предатель», выкрикнутое им, гонец запомнил накрепко.
Кому оно было адресовано – тоже неведомо, но учитывая, что подлое нападение было организовано людьми из Константиновой дружины, тут особо и гадать было нечего.
Первая мысль была у Ингваря – немедля скакать к отцу на помощь. Хорошо, что старшие дружинники удержали. За ней другая пришла, потрезвее – в Переяславль-Рязанский спешить. Сам город к обороне подготовить надо, мать Аграфену Ростиславовну ободрить, а если надо, то и утешить в горе. Опять же братья меньшие там остались. Давыд с Глебом уже большие совсем, одному пятнадцать годков исполнилось, другому четырнадцать. Роман поменьше. Ему этой осенью лишь десять минет. Олегу же и вовсе едва пятый пошел. И если что – хотя от этой мысли Ингварь и открещивался, но она все чаще и чаще приходила на ум, – то получается, что удельный князь Зарайска в одночасье должен принимать все огромное хозяйство отца.
