Книга Пиастры, пиастры!!! - Стивен Робертс

Они рассказывали. Со смехом, с шутками, иногда с руганью, не стесняясь женщин. Они вели себя так, словно были хозяевами здесь, и в любом месте, где бы ни находились. Это был самый яркий день в моей жизни.

Но и он подошёл к концу. Разговоры постепенно затихали, превращались в бормотание или раздумья. Некоторые потихоньку стали удаляться с девушками под руку, другие упились до сонной одури и сопели прямо за столом, головой среди разносов.

Я уж и сам не вникал в суть разговоров. Лишь склонил голову и старался не двигаться, ибо каждое движение вызывало головокружение и тошноту.

Оставшаяся компания стала расходиться в темноте. Высокий бородатый моряк, которого называли Гарри, взял подмышки двух товарищей, поволок их на улицу, едва не вывалив своими дружками дверной косяк.

Джон поднял меня под руку.

— Э, парнишка, эдак тебя развезло… Ты где живешь?

— Нигде, сэр…

— Ясно! — он осмотрел меня пристальным взглядом. — Ты славный малый, как я погляжу. Не дело бросать товарища… Пойдёшь со мной!

Не помню, что было дальше. Джон вёл меня под руку, и я покорно шёл с ним, не открывая глаз — так меньше кружилась голова. Помню лишь, что меня уложили на солому. Поворачиваясь на бок, я увидел, Джона и Гарри, продолжавших уничтожать остатки вина. Закрыв глаза, я не столь уснул, как провалился в беспамятство.

Пробуждение оказалось неприятным. Я вдруг провалился в пустоту и полетел в бездну. Со сна я ухватился за что‑то, уцепился пальцами, но непреодолимая сила продолжала тянуть меня вниз, держа за ногу. Я закричал, и от этого окончательно проснулся. Так, за ногу, меня волокли по трапу.

— Капитан, я крысу поймал! — закричал кто‑то, и громкий смех подтвердил, что шутка удалась.

Меня бесцеремонно вытащили на палубу, я полуослеп от яркого солнечного света.

— Что за бездельник? Бросьте его за борт!

Глава 4. Юнга

Капитан Скиннер оказался человеком деловым, но недалёким. Я сразу распознал в нём глупца и пьяницу. При первом же знакомстве бросались в глаза его неуклюжие манеры и желание казаться джентльменом в то время, когда во всём его виде угадывался кокни. Этот человек не был мне неприятен, но и уважения не сыскал.

Он даже не поинтересовался, как меня зовут.

— И зачем нам на корабле лишний рот и дармоед?

Я промолчал. Что было сказать? Я так растерялся и перепугался, что не мог произнести ни слова. Один, в окружении чужих, по сути незнакомых мне людей, на что я мог рассчитывать? К горлу подкатывал комок, на глаза просились слёзы. Слёзы жалости к себе, глупцу. Сейчас отправлюсь за борт, и только рыбы обрадуются этому событию.

— Ко всему ещё и глухонемой!

На кой ляд мне понадобилось пробираться на судно? Сидел бы на берегу, мечтал о море…

Помощь пришла неожиданно.

— Капитан, он славный малый, пригодится для мелких работ. — Джон, высокий моряк, чьи именины отмечали вчера… Или не вчера? — Я думаю, сэр, он заменит Хэнки. Хэнки уже готов к серьёзной работе, и я бы попросил его в свою команду марсовых.

— Да? Ты думаешь, он готов? — Капитан сделал вид, что задумался, решая мою судьбу. Затем произнёс — Ну что же, я доверяю твоему чутью, Джон. Пусть будет так. Только запомни, Как‑тебя‑там, юнгам плата не полагается, станет с тебя и дармовых харчей. Если согласен на такое, добро пожаловать на «Кадоган».

Хвала небесам! О другом я и мечтать не мог! Да и какой стоял выбор? За борт или юнгой в этой весёлой компании!

Джон первым протянул мне руку:

— Добро пожаловать в команду! Кстати, мы так и не познакомились! Я Джон Хэнли!

— Уильям Бонни…

Так я стал моряком. Но мечты и реальность оказались настолько далеки друг от друга, что я очень скоро пожалел о своём выборе.

Не все в нашей жизни складывается так, как мы предполагаем.

Произошло несколько событий, повлиявших на всю мою дальнейшую жизнь. Расскажу о некоторых подробнее.

Мы вышли в море, миновали Бискайский залив, проскочили мимо Лиссабона и, попав в Канарское течение, вскоре достигли Мадейры.

Первые несколько дней я умирал от морской болезни. Мой слабый желудок бунтовал, я не мог есть. Стоило мне сгрызть сухарь, как он просился обратно. Моряки насмехались надо мной, один лишь Джон сочувствовал мне и часто вступался, если шутки их делались слишком грубыми.

— Ничего, Билл, не обращай внимания на этих остолопов — почти каждый из них прошел через то же, да теперь никто в этом не сознается! А я не стесняюсь, говорю, как есть, и чту честность. Мы с тобой одного теста Билл, и ты можешь рассчитывать на мою поддержку!

И действительно, в дальнейшем он всегда поддерживал меня и заступался, если кто уж слишком наседал. И что интересно, никто наперекор ему и слова не говорил. Джон умел внушить уважение.

Моё первое плавание запомнилось не только мукой морской болезни, но и ощущением новизны, романтикой морских странствий. Поначалу я не мог насмотреться на океан, на разрезаемые форштевнем волны, на чаек, круживших над парусами. Но бездельничать мне не давали, и работа стала занимать всё больше времени. Я работал по шестнадцать часов в сутки, и не единожды жалел о покинутом доме. Усталость брала свое, первый восторг проходил, и скоро я привык к кораблю и окружавшей его воде, и больше не находил в них ничего нового.

Приходилось много работать, много больше, чем дома. Джон говорил мне, что я сам позволяю команде ездить у меня на спине, но как я мог перечить капитану или старшим матросам? Я пробовал отлынивать от работы, но все попытки бунта заканчивались хорошей трёпкой либо потерянным ужином, и приходилось покориться. Не раз в такие минуты я сожалел о такой лёгкой, как казалось по сравнению с нынешним моим положением, домашней работе. Я помогал на камбузе, драил кастрюли, качал помпой вонючую воду из трюма, прислуживал капитану, принося ему в каюту то одно, то другое. Капитан давал мне ключи и гонял в трюм то за едой, то за выпивкой, в то время как штурман Дэвис вёл судно и управлялся с командой один. Капитан был скорее пассажиром. Являясь владельцем судна, он мог позволить себе не напрягаться работой. Лишь в редкие дни капитан от скуки становился на вахту, да и то ненадолго — он посылал меня за шкипером или боцманом и, жалуясь на мигрень, просил сменить его.

Став моряком, я выполнял ту же работу, что и дома. Мне приходилось доить коз, убирать за ними и кормить, ощипывать кур и чистить рыбу.

Три козы были заперты в большом загоне, где можно было разместить маленькое стадо. Я удивлялся крепости клетки, не зная ещё тогда, для чего на самом деле она предназначалась.

Был на корабле кот, прозвали его Проглотом. Это дикое существо обитало в трюме и питалось крысами. Не удивлюсь, если некоторые из матросов даже не догадывались о его существовании. В руки Проглот никому не давался, при виде людей давал дёру и прятался так, что нипочём не сыскать. Зато крыс давил исправно, и когда не был голоден — складывал добычу у трапа. Мне приходилось выносить дохлых тварей и выбрасывать за борт.