Книга Заблудившееся счастье - Маргарита Лаврик

– Говори, я тебя слушаю.

– Ты должен помнить, на каком месте в нашей деревне стояла часовня.

– Помню. Тебе зачем?

– Хочу восстановить её, в честь бабушки и дедушки.

– Вот оно как! Хорошее, конечно, дело, да только сильно денежное. Потянешь ли?

– Потяну. Что для этого нужно делать?

– В церковь нужно съездить, к батюшке. Он всё подскажет и поможет. Меня с собой возьми. А, ты, молодец! Какая была бы радость нашим старикам. Шесть деревень в округе. Все безбожниками стали. Пока были моложе, по большим праздникам пешком ходили в церкву, а сейчас куда пойдёшь, когда всем уже скоро в Могилёвскую губернию собираться. Хоть перед смертью нормально помолиться, да и молодёжь потянется. Уважаю твоё решение. Так, может, сегодня и поедем к батюшке?

– Дед, сегодня я еду на кладбище. Суббота. Говорят, что родительский день. Давай поедем в понедельник.

– В понедельник, так в понедельник. – Согласился Петрович. – Иди, иди. Мне нужно кое над чем покумекать наедине с собой. Люблю, знаешь ли, пофилософствовать. Вот так-то, ёк-макарёк!

Роман ушёл.

Новость, которой поделился с Петровичем Ромка, сразила деда наповал. Он-то хотел этого мальчишку выпороть, отругать, на чём свет стоит, за стариков. Не хотел с ним общаться и других настроить. Проучить, чтоб хоть один знал, каково это бросать стариков на произвол судьбы. Нате вам! Как на него теперь обижаться? Каждый может в жизни ошибиться, провиниться, но не всем дано исправить, то, что натворил, совершил глупость, подлость. А, самое главное, признаться в этом и положить свою голову на отруб. Нет, не вся ещё потеряна молодёжь! Плохо только в том, что вспоминают они о своих ошибках только тогда, когда поезд хвост ему показал. Но, лучше поздно, чем никогда. Ах, ты, ёк-макарек! Не дожили его старики до этого момента. Они бы гордились своим внуком. Петрович через окно посмотрел на небо. Где вы там? Видите ли, слышите ли? Ваш Ромка вернулся. Он заблудился на своём отрезке жизни, но нашёл дорогу к родному дому. Петрович решил сходить к тому месту, где когда-то стояла часовенка, разведать обстановку. Путь ему преградила Серафима.

– Куда это ты лыжи навострил? Сегодня нужно будет сено в сарай перевезти.

– Коли нужно, перевезём. Где моя кепка?

Видя, что муж, как будто не в своей тарелке, она повторно задала свой вопрос.

– Ты куда?

– Какая ты любопытная, Сима. Раскудахталась! Потом всё расскажу.

До гаража, где когда-то и находилась часовня, надо было идти, примерно, с километр. Чтобы особенно не привлекать к себе внимание, Петрович решил идти обходным путём, а иначе, пришлось бы с каждым встречным остановиться, поговорить. Это деревня, а не город. Здесь каждый человек, как свой, родной и не оказать внимание встречному, значит глубоко обидеть. От деревни, вниз к речке, шли покосы. Теперь, когда скотины в деревне раз, да и обчёлся, всё кругом заросло. На покосах, надутые ветром семена деревьев, проросли густым кустарником. У Петровича сердце кровью обливается от такой картины. Когда-то, будучи молодым, он специально в этих местах, отвоёвывал у леса каждый клочок пространства, где бы росла только трава. Все его труды пошли прахом. Никому ничего не нужно. Как же так случилось? В одночасье всё исчезло, как будто, кто-то взмахнул волшебной палочкой, и всё, что когда-то создавали десятилетиями, в один момент исчезло. Ломать – не строить. К гаражу нужно было перейти через ручеёк. Доски старенького мостка, совсем прогнили, остались только железные перекладины, по которым пришлось Петровичу с великим трудом продвигаться. Не хватало ещё ему булькнуть в воду. Как он не подумал об этом? Голова моя дырявая! Ну-ка, Петрович, тряхни стариной, приободрил он сам себя. Есть ли у тебя ещё порох в пороховницах? Шажок за шажком прошёл он весь мосток, перекрестился, вытер рукавом рубахи пот с лица. Старый дурак! Попёрся, куда бы ни следовало. Кто знал, что всё кругом в таком упадке. Давненько не бывал он в этом краю. Не узнать знакомых мест. По косогору он поднялся к гаражу. Ёжики пушистые! Он не поверил своим глазам. Гаража и в помине нет. Кругом одни обломки. Осталась одна кочегарка с выдранными рамами, снятыми с петель дверьми, с искорёженным оборудованием. Кругом битый кирпич, останки сломанных машин, косилок, веялок. Они, даже, не подлежат восстановлению, так как всё ценное с них снято. Дааааааа! Что творят руки человеческие. Они могут создавать, а могут, вот так, по-варварски, сломать то, что когда-то создали. Проклятое место, что ли. Когда-то здесь стояла часовня. Люди приходили сюда, молились. Пришла смена власти, часовня исчезла. Построили гараж. Люди перестали молиться, работали. Гаража не стало. Почему? Ромка хочет построить здесь новую часовню. А, если опять власть сменится? Опять сломают? Нет, её здесь не стоит ставить. Нужно найти новое место. Говорят же, что на пожарище, новый дом не ставят, сгорит. Всех нас создал бог. Что мы делаем, чтобы отблагодарить его за это?

С этими печальными мыслями, Петрович отправился в обратный путь. Он не решился больше идти обходным путём, а пошёл по деревне. По пыльной дороге, впереди него, ковылял дед Панкрат, их деревенский долгожитель. Панкрату нынче минуло девяносто три года. Полу глухой, наполовину слепой, сухонький от старости старичок, продолжал интересоваться всем в жизни. Жил он один, старуха его померла лет десять назад. Старший сын погиб, средний живёт в городе, младший болтается по стране, как что-то негодное в проруби. Средний-то сын хотел его к себе забрать, да старик резко отказался. Здесь мои корни, здесь могилы моих родных, здесь упокоюсь и я, когда придёт время. Никуда не поехал. Интересно, куда это он бежит, в час по чайной ложке? Петрович быстро поравнялся с ним и спросил.

– Дед, куда это ты, на пожар, что ли?

А, тот, запыхался весь, ничего не понять, что и говорит, своим беззубым ртом. Только после третьего прочтения вопроса, как в думе, Петрович понял, что бабки Агашин, внук Толька, привёз в деревню афганца, а тот сбежал. Вот теперь всем миром ищут энтого басурмана.

Панкрат остановился, поправил свой засаленный треух на голове, когда-то это была шапка из кролика, сшитая ещё при царе Горохе. Петрович, сколько живёт на свете, столько и помнит эту шапку. Дед наклонился, скрипнув больным позвоночником, снял с ноги галош сорок последнего размера и вытряхнул песок.

– Вот какая неприятность случилась на деревне. Толька, дурак, взбаламутил всех. Суббота ведь, народу много набежало, а я, как всегда, последний.

– Зачем он этого афганца сюда приволок?

– Говорит, что отпуск ему хотел устроить на природе. Я никак не могу в толк взять, на кой ляд, он купил афганца? Нешто других не было. Англичанина, например.

– Не знаю, дед. У каждого человека свой вкус. Мне больше нравятся беспородные псы. Они небалованные, верные, неприхотливые.

– Так афганец – это пёс? Я, грешным делом, подумал, что он настоящего афганца купил, в человечьем облике. Тьфу ты! Баламут! А я так испугался за нашу деревню, ведь в их Афгании, не больно-то, наших солдатиков жаловали. Успокоил ты меня. Побреду тогда домой. Ох, баламуты!