Книга Сыновье бремя - Энди Смайли

Кофи собирается отвернуться от меня, но я хватаю его за руку и указываю на нож. Он без вопросов передает его мне.

Я беру нож и засовываю его в кучу дымящихся осколков, пока лезвие не раскаляется докрасна. Открываю рот и одной рукой хватаю язык, а другой подношу к нему клинок.

— Пусть Кровь даст тебе сил. — Кофи делает мне честь, не отворачиваясь от того, как я, молча и со спокойным лицом, отрезаю себе язык.

Мои губы покрыты кровью, и я бросаю кусок мяса Кофи. Он с легкостью ловит его в воздухе и подвешивает на шею вместе с остальными.

— Возьми. — Эширос даёт мне тяжелый болтер. — Убивай, пока не умрешь, — говорит он, цитируя одну из любимых аксиом капеллана Апполлуса.

Эширос улыбается и уходит. Кофи остается на мгновение, ища слова, которые он никогда не найдет, перед тем как ускользнуть в ночь.

Я жду, одинокий дозорный во тьме. Я слушаю, как приближаются возня людей и грохот гусениц. Запах крови наполняет мои ноздри и ускоряет биение сердец. Мои мысли поглощены смертью, которая скоро заберет меня, и смертью, которую я принесу врагам.

Я — возмездие, я — ярость, я — гнев. Слова, который я произносил тысячу раз, всплывают в моем сознании, подобно поднимающейся буре. Моё лицо искажается в гримасе. Я передергиваю затвор тяжелого болтера и открываю огонь.

Черный «Громовой ястреб» был практически незаметен на фоне темного камнебетона литейного цеха. Он не поднимался в воздух с самого первого приземления на Неккарис, между двумя огромными трубами здания.

Первый Фанатик Гилон подошел к кораблю с осторожностью человека, который точно знал, что ожидает его внутри. Он на мгновение остановился, осматривая тьму. Несмотря на то, что говорили его глаза, он не был наивен, чтобы считать, что находился в одиночестве. Гилон провёл всю свою жизнь в вечной ночи Неккариса и научился обращать внимание на то, как вставали дыбом и дергались волосы на его шее. Там, в темноте, за ним следили боги. Он вдохнул, успокаивая нервы, и поднялся по рампе, в сумрак «Громового ястреба».

Внутри корабля было так же темно, как и снаружи. Гилон достал из туники лумо-палочку и резко разломил её. Химикаты внутри заискрились белым, пока не проявился обычный светло-зеленый цвет. Он пошел вперед, держа палочку перед лицом. «Громовой ястреб» был не рад его присутствию, светло-зеленое свечение придавало внутреннему убранству призрачные черты. Каждый шаг Гилона отдавался жутким эхом, внушавшим ему ужас. Корабль был больше похож на мавзолей, чем на воздушно-десантное судно. У стен основного трюма стояли древние статуи, высеченные из темнейшего камня. У ног каждой из них было оружие или ужасная реликвия, заключенные в стазис, назло времени. Гилон был здесь всего два раза. Первый из них — во время Дня Правды, когда боги пришли и освободили его от лжи фальшивого Императора. Второй — когда он привел свою армию к победе, зачистив столицу Неккариса от трусов, не желавших принять единственную правду. Гилон прошел к лестнице, ведущей на верхний этаж, и зажал люмо-палочку в зубах. Подтянувшись, он схватил первую перекладину. Она была настолько толстой, что он с трудом мог её обхватить. Подъем давался Гилону гораздо тяжелее, чем в прошлый раз, усилия истощали его уже старое тело.

По верхней палубе гуляли тени, как будто она была подсвечена дергающимся огнем костра. Гилон загнал в себя знакомое ощущение ужаса и убрал люмо-палочку в карман. В корабле не было ни намека на жаровню или открытый огонь, но за ним следовал треск горящего дерева, пока он пересекал палубу, чтобы войти в следующую комнату.

— Зачем ты пришел? — Голос Да’Ка Джумоке менялся, пока он говорил, напоминая ускользающий гром, шторм, собирающийся на горизонте.

Гилон упал на колени, распластавшись перед Да’Ка. Облаченный в черную броню бог сидел на троне из отполированного металла. Он был один в комнате, но при этом был более угрожающим, чем тысячи людей Гилона.

— Всё как ты говорил, повелитель. — Гилон смотрел в пол, пока говорил. — Космодесантники, Расчленители, они уходят.

— Ты уверен? — То, как резко Да’Ка задал вопрос, резануло по ушам Гилона.

— Да, повелитель. — Фанатик задрожал, пораженный ощущением крови, стекающей по его шее из ушей. — В этом нет сомнений. Мы…

Гилон дернулся, когда с трона Да’Ка раздался мягкий щелчок открытого комм-канала.

— Отзывайте братство. Мы закончили, — сказал Да’Ка, не обращая внимания на Гилона и двигаясь к выходу.

— Повелитель… — Гилон застыл с открытым ртом, вопрошая. Он повернулся, смотря на Да’Ка, пока космодесантник проходил мимо него. — Теперь, когда Расчленители ушли, мы можем захватить столицу. Я думал, что это час нашей победы. Мы должны возобновить ата…

Со скоростью, невозможной для его комплекции, Да’Ка схватил Гилона и поднял в воздух, поднеся его лицо к своему шлему.

— Повелитель… я не хотел вас оскорбить… — жалобно залепетал Гилон, увидев свое хрупкое тело отражающимся в непроглядной тьме шлема Да’Ка.

— Шшш, тише. — Да’Ка опустил голос. — Вселенная не желает слышать о твоей слабости.

— Почему, повелитель? Почему вы бросаете нас? — Губы Гилона дрожали, по щекам бежали слёзы страха.

— Мне наплевать на твой мир. Мой покровитель желает падения Расчленителей. Сет оставил своих воинов умирать, а такое самопожертвование ни для кого не проходит бесследно. Такие мелкие раны и убивают гигантов. — Да’Ка положил руку на лицо Гилона, наслаждаясь хрустом костей, когда он усиливал давление. — Хоть ты и жалок, я заберу твою жизнь. Ты будешь последним клинком, который оставит от моей души пустоту, которую нельзя будет ранить.

Челюсть Гилона была сломана, и он не мог кричать, когда щупальца синего пламени выползли из перчатки Да’Ка, чтобы поглотить его. Последние мгновения жизни Гилона воплощали собой ужасную, неописуемую агонию, а его кости горели с треском сухого дерева.