Книга Царица любит не шутя - Елена Арсеньева

— А ты не пугай, и без тебя пуганые, — огрызнулся Мосальский-Рубец. — Мне государь приказ отдавал, мне перед ним и ответ держать!

— Пустите меня! — истошно закричала вдруг Ксения. — Мы вместе… не разлучайте!

Она дернулась с такой силой, что вырвалась из мужских рук и кинулась к матери. Забилась за ее спину, глядела на князей умоляюще:

— Не разлучайте, ради Христа! Дайте с матерью и братом смерть принять!

«Как это — смерть? Почему смерть? — Марья Григорьевна покачала головой. — Быть того не может! Не может, может, может…»

Произнесенное мысленно слово гулко отдавалось в висках вместе с биением крови.

А что, если купить жизнь ценой признания? Если рассказать им про подземелье кремлевское? Про каменную бабу?

Нет, поздно, ни за какую цену уже не выкупить жизни. Откроешь роковую тайну, но ведь потом все равно погибнешь. Еще и похохатывать небось станут над ослабевшей царицей!

— Господи… — выдохнул Федор. — Господи!

— Молись, молись, раб Божий, — пробормотал, подступая к нему, смуглый Андрюха, широко разводя руки и пригибаясь, словно намеревался ловить какую-то диковинную птицу. — Сейчас твоя молитва окажется на небесах… Вот сей же час!

Федор оперся задрожавшими руками о подоконник, глядя в прищуренные черные глаза, неумолимо приближавшиеся к нему.

— Нет! За что?! — завопила истошным голосом Марья Григорьевна. — За что, скажите?!

— Ну как же, — шагнул к ней Голицын, хмуря и без того густые, сросшиеся у переносья бровищи. — Разве не помнишь, как орала на матушку государеву, как ногами на нее топала да лицо ей свечкою жгла? Сама этим сколько раз хвалилась, люди-свидетели тому есть. Вот за эти злодеяния обречена ты смерти. Ну а сын твой… Государь сколько писем ему прислал, хотел сговориться с ним по-хорошему, чтобы от престола отступился, отдал бы его законному государю Димитрию Ивановичу! А он не схотел, войну продолжал. Вот и получит теперь то, что заслужил.

Федор покачал головой. Он не получал никаких писем от Димитрия! Либо Голицын лжет, либо письма попадали в другие руки. Например, в руки матери, которая, со свойственным ей властолюбием, сама все решила за сына. Ну что ж, Федор тоже не вступил бы в переговоры с самозваным царевичем. А раз так… значит, все одно погибать!

— Хватит лясы точить! — рявкнул Андрюха, у которого явно чесались руки и просила крови палаческая душа. — Делу время, потехе час.

— Угомонись, кат! — буркнул Мосальский-Рубец. — Не торопи нас. Давить их не станем, пускай яду изопьют.

— А девку что ж? — сердито зыркнул на него Андрюха.

— А чего ее неволить? — пожал плечами Мосальский-Рубец. — Охота помереть, так и пускай. А то возись с ней, утирай слезоньки. Мало что ее государь на ложе восхотел — неужли другую не найдет, еще и покраше?

— Ах, что задумали! — тяжелым, утробным голосом воззвала Марья Григорьевна. — Мою дочь, царевну, Годунову, — к самозванцу на ложе?! Да я раньше сама ее удавлю!

— Руки коротки, — оборвал ее Голицын. — И час твой пробил. Эй, люди!

На крик заглянул молодой дворянчик. Воровато зыркая глазами, подал поднос с двумя кубками, полными чем-то доверху. Голицын принял один кубок, сморщился гадливо и подал его Марье Григорьевне.

Лицо той исказилось яростной судорогой, она занесла было руку — расплескать питье, однако Голицын увернулся от ее замаха.

— Смирись, Марья Григорьевна, — сказал почти беззлобно, как бы по-свойски. — Пожалей себя и своих детей. Лучше уж легко отойти, чем мученическую гибель принимать.

Годунова какое-то время смотрела на него, словно пытаясь постигнуть смысл его слов, потом медленно перекрестилась, обвела помутневшим взором сына, дочь… Прохрипела:

— Прощайте. Молитесь! — и залпом, обреченно осушила кубок.

— Матушка! — враз, одинаковыми, детскими голосами вскричали Федор и Ксения, глядя, как Марья Григорьевна хватается за горло и медленно, с остановившимся взором, сползает по стенке. Прежде чем сознание покинуло ее, она вспомнила каменную бабу в подземелье — и медленно, мстительно улыбнулась.

Больше она ничего не видела и не слышала. Ксения попыталась рвануться к ней, однако ноги ее подкосились, и она грянулась бы оземь без памяти, когда б Мосальский-Рубец не оказался проворнее и не подхватил ее на руки.

— Вот и ладно, вот и хлопот поменьше, — пробормотал, перенимая Ксению поудобней. — А вы тут управляйтесь.

И вышел со своей ношею за дверь, которую тут же прихлопнули с противоположной стороны.

Голицын взял второй кубок, подал Федору:

— Ну? Пей, по-хорошему прошу. Не то возьму за потаенные уды и раздавлю… Ой, маетно будет! Пей!

Федор безумно глянул на него, потом покорно, вздрагивая всем телом, принял кубок, поднес к губам.

Андрюха громко причмокнул:

— А ну, не робей! По глоточку! Первый, знаешь, колом, пойдет второй соколом, третий мелкой пташкою!

Федор пил, давясь, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, как воду. Только удивительно было, что от этой воды зажегся вдруг пожар в глотке — не продохнуть! Пытаясь набрать в грудь воздуху, внезапно ощутил тяжелый удар по затылку, увидел над собой кружащийся сводчатый потолок, понял, что упал навзничь… понял последним усилием жизни.

— Скончалися, — сказал Голицын, осеняя себя крестным знамением. — Прими, Господи, души рабов твоих… Пошли. Надобно сеунча[3]государю отправить, мол, ждет его Москва. Готова встречать!

* * *

Напрасны были мечты Годунова и Марьи Григорьевны: каменная баба не оправдала возложенных на нее надежд. Нового царя предупредила об опасности… Ксения! Приведенная на ложе к Самозванцу, она полюбила его и сделала все, чтобы отвести от него беду. Она надеялась не только жизнь его спасти, но и купить любовь.

Увы, не удалось. В ожидании приезда невесты своей, Марины Мнишек, Димитрий какое-то время подержал ее при себе, а потом, опасаясь задеть Марину и прогневить своего будущего тестя, Юрия Мнишка, сослал Ксению в дальний монастырь, где она, постриженная под именем Ольги, и провела год, оплакивая участь свою и семьи.

После князь Василий Шуйский, убийца Димитрия, решил перезахоронить останки Годуновых. Гробы Бориса, его жены и сына были вырыты с бедного кладбища Варсонофьевского монастыря и с царственным великолепием перевезены в Троицкий монастырь. Для участия в процессии была спешно привезена из Белозера инокиня Ольга. Бледная, изможденная, словно только восстала от тяжелой болезни, она молча шла за гробами. И только в церкви вдруг, словно лишившись рассудка, принялась вопиять о своей горькой доле, приведшей ее от трона в монастырскую келью, лишившей отца-матери, братца любимого…

Вещие сны

(Императрица Екатерина I)

Она рывком села в постели, отшвырнув атласное одеяло, разметав кружево простынь, скидывая с постели ворох подушек. Она любила нежиться на добром десятке подушек, от больших и пышных, что твоя перина, до крошечных сдобных думочек, которые разве что под такой же сдобный локоток подложить способно. Но сейчас было не до неги…