Книга Такой же предатель, как мы - Джон Ле Карре

Чем же занималась красавица Наташа, дочь Димы, но не Тамары, в семь утра, вместо того чтобы любоваться отцом, играющим в теннис? Читала какую-то книгу в кожаном переплете, которую держала перед собой, точно щит добродетели.

— Невероятно красивая девочка, — повторила Гейл. И, как бы вскользь, добавила: — По-настоящему красивая.

Она подумала: о господи, я говорю как лесбиянка, хотя всего лишь пытаюсь казаться равнодушной.

Но опять-таки ни Перри, ни Люк, ни Ивонн как будто ничего не заметили.

— А где здесь Тамара? — строго спросила Гейл у Марка, незаметно от него отодвигаясь.

— Двумя рядами выше, слева. Очень набожная дама, здесь ее прозвали Монашкой.

Гейл развернулась и не таясь посмотрела на худую, почти бесплотную женщину, с ног до головы в черном. Темные с проседью волосы были стянуты в пучок и повязаны лиловым шифоновым шарфом, рот с опущенными уголками, казалось, никогда не улыбался.

— А на груди огромный золотой православный крест — такой, с лишней перекладиной, — заявила Гейл. — Действительно, Монашка… — Подумав, она добавила: — Впечатляющая дама, однако. Из тех, на чьем фоне окружающие блекнут. — Ей мимоходом вспомнились родители-актеры. — Железная воля налицо. Даже Перри это почувствовал.

— Но не сразу, — возразил тот, избегая взгляда Гейл. — Задним умом все мы крепки.

А просто умом — не очень, да? — чуть не парировала она. Впрочем, радуясь тому, что ей удалось так ловко проскочить щекотливый вопрос о Наташе, Гейл решила не придираться.

Что-то в поведении маленького, безукоризненно опрятного Люка упорно привлекало ее внимание — она постоянно, пусть и невольно, ловила его взгляд, и он делал то же самое. Поначалу она гадала, не гей ли он, но потом заметила, что он не сводит глаз с расстегнувшейся пуговки на ее блузке. Гейл решила, что Люк обходителен, как всякий неудачник. Готов бороться до последнего, когда этот последний — он сам. До Перри у Гейл было много мужчин, и некоторым она говорила «да» исключительно по доброте душевной, просто чтобы повысить их самооценку. Люк напоминал ей этих бедолаг.

Разминаясь перед матчем с Димой, Перри, в отличие от Гейл, почти не обращал внимания на публику — так он сказал Люку и Ивонн, не отрывая взгляда от своих больших рук, лежащих ладонями вниз на столе. Он просто отметил присутствие зрителей, помахал им ракеткой и не получил никакой реакции в ответ. Перри был занят: надевал линзы, затягивал шнурки, мазался солнцезащитным кремом, переживал за Гейл, оставшуюся в обществе назойливого Марка, и прикидывал, скоро ли ему удастся победить и убраться отсюда. Да еще противник, стоя в трех футах от Перри, пристал как рыба-прилипала.

— Они тебе мешают? — серьезно спросил Дима вполголоса. — Мои болельщики. Если хочешь, я велю им уйти.

— Нет, конечно, — ответил Перри, еще не остывший после столкновения с охранниками. — Это ведь ваши друзья.

— Ты британец?

— Да.

— Англичанин? Валлиец? Шотландец?

— Англичанин.

Перри бросил на скамейку сумку — ту самую, в которую не позволил заглянуть охранникам — и выудил две повязки от пота, одну для запястья, другую для головы.

— Ты священник? — продолжал допрос Дима.

— Нет. А что, вам надо исповедоваться?

— Врач?

— О нет.

— Юрист?

— Просто играю в теннис.

— Банкир?

— Упаси господи, — с раздражением ответил Перри и покрутил в руках потрепанный козырек, а потом бросил его обратно в сумку.

На самом деле это было нечто большее, чем раздражение. Он чувствовал себя униженным — его унизил Марк и унизили бы охранники, если бы им позволили. Допустим, он не позволил, но их присутствия на корте — они, точно судьи, расположились с обеих сторон — было достаточно, чтобы Перри вскипел. И Дима упорно продолжал его злить — то, что он вынудил абсолютно посторонних людей прийти сюда в семь утра, лишь усугубило обиду.

Дима сунул руку в карман длинных шортов и извлек серебряную полудолларовую монетку с изображением президента Кеннеди.

— Знаешь что? Дети говорят, мне какой-то шарлатан заколдовал эту монетку, чтобы я всегда выигрывал, — признался он, кивком лысой головы указывая на веснушчатых подростков на трибуне. — Когда жребий за мной, мои собственные дети считают, что я жульничаю. У тебя есть дети?

— Нет.

— Думаешь завести?

— Когда-нибудь.

Иными словами, не лезь не в свое дело.

— Выбирай.

«Жребий», мысленно повторил Перри. Человек, который говорит на посредственном английском с нью-йоркским акцентом, знает слово «жребий». Перри выбрал решку, проиграл и услышал насмешливый возглас с трибуны — первый признак интереса, который удосужился выказать кто-то из зрителей. Опытным взглядом преподавателя он посмотрел на сыновей Димы — они прыскали в ладони. Дима взглянул на солнце и предпочел теневую сторону корта.

— Что у тебя за ракетка? — спросил он, прищурив свои внимательные карие глаза. — Какая-то подозрительная. А, плевать, все равно я выиграю… — Шагая по корту, Дима вдруг добавил: — Девушка у тебя что надо. Дорогого стоит. Но лучше женись на ней поскорее.

Каким образом этот тип узнал, что мы не женаты? — в ярости подумал Перри.

Он заработал четыре очка подряд на подаче, как и во время матча с индийской четой, а затем выбил мяч в аут — но какая разница?

Отвечая на подачу Димы, Перри выбрал тактику, которую позволял себе только со слабыми противниками. Он стоял прямо, почти касаясь пальцами ног линии подачи, принимал мяч сразу после отскока и посылал его через весь корт под углом или вбивал в землю неподалеку от того места, где торчал, скрестив руки на груди, светловолосый охранник. Но прошел этот номер всего пару раз, а потом Дима раскусил подвох и заставил Перри отступить к задней линии.

— И тогда, кажется, я слегка остыл, — подытожил Перри, мрачно усмехаясь и проводя по губам тыльной стороной запястья.

— Перри пер на него танком, — заметила Гейл. — Но Дима — отличный спортсмен. Просто удивительно для его роста, веса и возраста. Правда, Перри? Ты сам так сказал. Ты сказал, что он попирает закон тяготения. И при этом ничуть не задирает нос. Славный парень.

— Он не прыгал за мячом, а как будто летал, — согласился Перри. — И да, Дима хороший партнер, ничего не скажешь. Я думал, будут скандалы и споры насчет заступов — но ничего подобного. С ним действительно было приятно играть. Хитрый, как черт. Медлил с ударом буквально до самой последней секунды.

— А ведь он хромал, — взволнованно вставила Гейл. — Дима предпочел играть на склоне, чтобы было удобнее — правда, Перри? Он все время держался очень прямо, как будто кол проглотил. И на колене у него была повязка. И все-таки он порхал!