Книга Приговор - Кага Отохико

— А потом я, — рассказывал Сюкити Андо, — пошёл в парк. Там рядом со школой парк. Сакура была в полном цвету, и мне так странно стало. Почему странно? Да потому, что смотрю — красота вокруг просто обалденная. «Вот странное существо человек, — пришло мне в голову. — Даже после такого способен любоваться цветами». И ещё я подумал: «Раз цветы так красивы, то, в конце концов, какая разница, что я сделал». Успокоился и пошёл к матери. Раза два пришлось спрашивать дорогу, из-за этого-то меня и поймали потом. Ну, мать, конечно, рада была, да… Я у неё провёл дней десять. Хорошие были денёчки. Каждый день вкусно ел, ходил с ней по магазинам или просто так, погулять. Ей-то казалось, что я всё ещё маленький. Она и обращалась со мной совсем как с ребёнком.

— Ты и сейчас ребёнок, — заметил Такэо. — Всё тебе нипочём, никогда не унываешь.

— Ха-ха-ха… Это точно, — подтвердил Андо. — Такой уж характер дурацкий, всё с меня как с гуся вода.

Два года назад, в тот день, когда по делу Андо был вынесен приговор, на большой спортплощадке как раз играли в бейсбол — это бывало дважды в месяц. По этому случаю все были в сборе и каждый счёл своим долгом поиздеваться над Андо.

— Эй, Малыш! Говорят, ты получил наконец свой приговор? Что, опять смеёшься? Да тебя ничем не возьмёшь!

— Экая жалость! Ни за что ни про что вздёрнуть такого симпатягу.

Что бы ему ни говорили, Андо только улыбался в ответ, казалось, ничто, кроме бейсбола, его не занимает. Ожидая своего выхода, он вдруг спросил у Такэо:

— А как это умирать? Что при этом чувствуешь?

— Ну, этого никто не знает.

— Само собой. И всё же, куда отправляется человек после смерти?

— Это тоже никому неизвестно.

— Но ведь говорят, после смерти человек вроде бы рождается заново. Это правда?

— Может, и правда, — Такэо постарался придать своему лицу глубокомысленное выражение. Ему хотелось узнать, на что надеется Андо. — Во всяком случае, так говорят умные люди. А кем бы ты хотел переродиться?

— Ну, не знаю, — Улыбка погасла на лице Андо, он сразу посерьёзнел и глубоко задумался. — Хорошо бы родиться тюльпаном. Красным тюльпаном.

Заключённые, прислушивавшиеся к их разговору, прыснули.

— Нет, ты только подумай — тюльпаном. Да ещё и красным! — сказал один.

— А Малыш у нас любит всё красное, — добавил другой, явно намекая на то, что жертва Андо была в красных трусиках.

— Почему тюльпаном? — спросил Такэо, почувствовавший, что Андо не шутит.

Глядя Такэо прямо в глаза, Андо сказал раздельно, словно желая донести до него каждое слово.

— Мне смерть как надоело быть человеком.

Это вызвало новый взрыв смеха. Заключённых забавляло всё неожиданное. Но Такэо не мог смеяться. Ему было понятно, что чувствует Андо. Он и сам много раз думал о том, что больше не хочет быть человеком.

И вот сейчас, в этот самый миг, Андо делает первый шаг к тому, чтобы стать красным тюльпаном. Идёт по коридору, шлёпая резиновыми сандалиями, и, наверное, уже не смеётся. Впрочем, может, до него ещё и не дошло, куда его ведут. При его беспечности и такое вполне возможно. Вызвал начальник тюрьмы и вызвал, подумаешь, дело какое! Иногда начальник воспитательной службы останавливается, чтобы вытереть пот. На самом-то деле толстяк озабочен состоянием Андо, но тому хоть бы что, глядит на его лысую голову, над которой поднимается пар, да улыбается. Войдя в большой кабинет начальника тюрьмы, где наверняка включён калорифер, он начнёт с любопытством озираться. Ему предложат сесть, он плюхнется на диван и испугается, когда под ним заскрипят пружины. Начальник же тюрьмы, глядя на него с улыбкой, начнёт ни к чему не обязывающий разговор о том, о сём.

— Как себя чувствуешь в последнее время? Мне, конечно, сообщает о том ваш постовой надзиратель…

— Спасибо…

— Родители навещают?

— Да, мать.

— Мать? Кажется, твоя мать второй раз вышла замуж?

— Да.

— Значит, официально она тебе уже чужой человек?

— Да, она приходит на свидания тайком от отца.

— Хорошая у тебя, видно, мать.

Начальник тюрьмы скажет это с растроганным видом, хотя ничего нового для себя он не услышал. На самом-то деле он спрашивает о том, что прекрасно ему известно. Он всегда заранее изучает личное дело заключённого, а уж там собраны все нужные сведения: и о семейных отношениях, и о ходе судебного разбирательства, и о поведении в тюрьме, и о переписке, и о свиданиях.

— Кстати, сколько тебе лет?

— Двадцать один.

— Да ну? А на вид будто и двадцати ещё нет. Значит, ты уже справил совершеннолетие? Небось, с тобой все обращаются как с ребёнком?

— Да. — И Андо улыбнётся обезоруживающей детской улыбкой.

— Стало быть… — Начальник сделает вид, будто задумался. — Сколько же тебе тогда было лет?

— Восемнадцать.

— А, значит, всё-таки восемнадцать уже было. — Начальник наверняка подумает, что если бы Андо ещё не исполнилось восемнадцати, то смертную казнь заменили бы пожизненным заключением, но Андо и это невдомёк, он по-прежнему будет блаженно улыбаться.

— Твоё вероисповедание?.. — Тут голос начальника приобретёт некоторую значительность.

— Я ни во что ни верю, — решительно ответит Андо.

— Да ну? Это большая редкость… — В голосе начальника прозвучит сожаление.

По его глубокому убеждению, с верующим продолжать разговор было бы куда легче. Многие обитатели нулевой зоны принимают какую-нибудь веру. А если даже не принимают, то хотя бы посещают религиозные собрания, во всяком случае встретить среди них человека, который решился бы сказать вот так: «Я ни во что не верю», действительно большая редкость.

— Ты ведь, кажется, учился в католической школе?

— Да, в начальных классах.

— Там вас наверняка окружали священники и монахини, удивительно, что ты совсем не заинтересовался религией.

Андо только улыбнётся. Во-первых, ему просто нечего на это ответить, а во-вторых, надо же как-то выказать своё уважение начальнику тюрьмы, который не поленился так досконально изучить его прошлое. Тут в разговор включится начальник воспитательной службы.

— Андо только один раз присутствовал на моей проповеди. Я тогда толковал гимны преподобного Синрана.[2]Он всю проповедь проспал.

— Что ж, понятно, — скажет начальник и, подтрунивая, добавит:

— Ты, небось, и все занятия в школе проспал. Я прав?

Андо пожмёт плечами. Это единственное, чему он научился от своего французского духовника. Начальник тюрьмы и главный воспитатель засмеются. Они засмеются так заразительно, что к ним присоединится и сам Андо. Пока все смеются, начальник тюрьмы, улучив момент, как бы между прочим скажет: