Книга Сталин - Аллилуевы. Хроника одной семьи - Владимир Аллилуев

В ноябре 1923 года из Поезда был откомандирован в Научно-Испытательный Институт Управления Связи Красной Армии на должность Помощника Военного Комиссара названного Института, а два месяца тому назад, по откомандировании комиссара Института тов. Скалова в распоряжение ЦК РКП, я был назначен Комиссаром Института.

Момент моего перехода из Поезда в ячейку ПУРа совпал с проходящей в то время горячей дискуссией — явления для меня совершенно нового, т. к. за все время пребывания на фронтах не доводилось слышать чего-либо подобного. Одним словом, в вопросах дискуссии я, вероятно, был одним из невежественнейших представителей ячейки, и мне пришлось основательно поработать, дабы основательно разобраться во всей этой каше. А так как Пуровская ячейка (ни для кого это сейчас не секрет) была на 90 % оппозиционна, а я, в силу своего прошлого, был связан с лицами, не разделявшими этой линии, и в то же время мне хотелось не механически, а вполне продуманно разобраться во всех этих событиях, я одновременно с ячейкой ПУРа посещал также и другие ячейки, в которых обе стороны были представлены в более удачной пропорции, чем у нас, где и наблюдал не одностороннюю прокламацию какой-либо позиции, а борьбу двух партийных мнений и в конце концов вполне сознательно определил свое отношение к происходящим событиям партийной жизни.

После 13-й Парт. Конференции, кажется в феврале мес, ячейка ПУРа выделила из себя вторую ячейку ГДУВВ, причем при избрании Бюро второй ячейки моя кандидатура выдвигалась в Бюро, но так как я был для окружающих лицо новое, — в результате голосования я не прошел, о чем не сожалел, т. к. не считал себя достаточно подготовленным для активной работы ячейки со столь высокой партийной квалификацией, кроме того, я себя не считал достаточно ориентированным как в новой обстановке, так и в людях.

Помимо всего прочего, поставил себе задачей повысить свою политическую квалификацию вообще и согласовать таковую с требованиями соответствующих парторганов. С основания кружка Ленинизма работаю в нем по изучению революционного движения в России и истории РКП. (Это расходится с пунктом постановления Проверочной Комиссии о моей оторванности от активной партийной жизни.)

Разбираясь в существе задачи, поставленной партией в вопросах чистки, где она стремится освободить свои ряды от совершенно определенных категорий, указанных в соответствующих циркулярах, постановлениях и дискуссионных статьях, а именно: примазавшиеся, социально чуждый элемент, карьеристы, преступно разложившиеся в результате НЭПа и служебного положения, политически костно неграмотные, склочники, обюрократившиеся, оторвавшиеся от массы, от Партии, неустойчивые, колеблющиеся и закомиссарившиеся и т. д. и т. п.

Оглядываясь на свое прошлое и настоящее при самом строгом к себе отношении, я ни в какой степени к какой бы то ни было из перечисленных категорий себя не причисляю.

Считаю, что даже в случае, если бы обвинения, инкриминированные против меня, даже на все 100 % соответствовали действительности, то и в этом худшем для меня случае у Комиссии не было достаточных оснований разрешать этот вопрос так, как он был ею разрешен, ибо к фронтовику (имею орден Красного Знамени, представлен ко второму), пробывшему всю Революцию на 12-ти фронтах в постоянно напряженной боевой обстановке, в условиях, когда газеты не читались месяцами (и не получались месяцами, а центральные почти отсутствовали вовсе), предъявление мне обвинения в политической отсталости (только в такой форме признал бы правильной формулировку обвинения — политически безграмотным себя категорически отказываюсь считать) и считаю это не чем иным, как цинизмом и глумлением над заслугами Красной Армии. И коммуниста (тов. Хохлова), который не смог проявить достаточной чуткости в таком вопросе, я категорически отказываюсь понимать и уважать. Мне казалось бы, что работа в таком серьезнейшем из серьезнейших и ответственейшем партийном вопросе, как чистка партии, — цель которого поднять авторитет партии, обязывает товарищей относиться с максимальным вниманием к своей работе, постоянно памятуя о двойной ответственности Комиссии как перед партией в целом, так и перед каждым из тех, кого они чистят, дабы свести к минимуму неизбежные в таких делах ошибки, и не пятнать авторитета органа чистки грубыми промахами, граничащими с неряшливым отношением к своим обязанностям. Если расстроенному воображению тов. Хохлова я представился в форме социально враждебного интеллигента, к которому он признал необходимым применить определенную партийную репрессию вплоть до выбрасывания из партии, то мне, в свою очередь, тов. Хохлов рисуется в виде "сверхчеловека", на которого я могу смотреть лишь со страхом снизу вверх, т. к. он в течение 5-ти минут способен разрешать такие вопросы, как исключение из партии коммуниста-фронтовика с дооктябрьским стажем, не имея к тому даже намека на компрометирующий материал.

Делясь впечатлениями о своей чистке и выкатке из партии с многими старейшими и авторитетнейшими в вопросах партийной этики и честности товарищами, доверие которых ко мне не поколебала моя чистка, я убедился, что все то, что я изложил в настоящем заявлении, вполне разделяется ими. Между прочим, один из них, старый большевик-каторжанин, знающий лично тов. Хохлова, уверил меня в том, что на решение Комиссии относительно моего исключения сильное влияние могло оказать отсутствие грязи под ногтями (признак, по которому некоторые товарищи, у которых недостаточно развита сущность классового чутья, определяют пролетарское происхождение) и наличия на мне достаточно приличного костюма. Ну в данном случае я не повинен, так как с головы до ног обмундирован в казенное обмундирование, сейчас не 18- 19-й год, когда Красная Армия ходила в лаптях и т. д., а одевать специальный костюм и заводить грязь под ногтями по случаю чистки не считал нужным.

И наконец, в последний момент, явившийся несомненно большой ложкой дегтя в разрешении моей судьбы, а именно — вопрос о моей жене. Один из членов Комиссии, узнав, что моя жена происходит из поповской семьи, заметил что-то вроде того, что это — весьма существенно, после чего мне было заявлено, что ко мне у Комиссии больше никаких вопросов нет. Дабы и в этом вопросе не было никаких сомнений, считаю необходимым пояснить, что моя жена в самое тяжелое для Революции и Партии время, а именно 18, 19, 20-е годы состояла членом РКП и выбыла из партии механически по семейным обстоятельствам. Всю Революцию работала в Советских, военных и партийных организациях и лишь всего месяц тому назад по сокращению штата уволилась из Учраспреда ЦК РКП, где она работала в последнее время.

Таким образом, и с этой стороны вины за собой не чувствую.

В заключение считаю необходимым сказать, что многие чисто семейные стороны нашей жизни, которые доныне каждый из нас как реликвию хранил в тайниках своего сердца, я, защищаясь от незаслуженных обвинений Комиссии, был вынужден изложить здесь на бумаге.

Мой служебный адрес: 2-й дом Реввоенсовета — Красная площадь, Научно Испытательный Институт.

П. Аллилуев.

12 мая 1924 года".

В этом человеческом документе, как мне представляется, хорошо отразилась обстановка тех лет, отношение партийцев к званию коммуниста, уровень требований. И методы отдельных коммунистических царьков, решающих судьбы людей "от имени партии". Заявление Павла проливает свет и на "историю" телеграммы В.И. Ленина В.М. Склянскому по поводу "красноармейца Павла Сергеевича Аллилуева", которая ныне по-всякому комментируется в печати.