Книга Воспоминания о школе - Джованни Моска

У инспектора не было ни красных глаз, ни бороды, ни даже усов.

— А у него все это было? — спросил я. — Вы уверены?

— Да-а! — закричали все хором, более чем уверенно.

— Ну тогда рисуйте.

И мои мальчишки принялись рисовать, низко согнувшись над листами бумаги.

Я немного понаблюдал за ними, а потом, потихоньку, чтобы никто не видел, зашел за доску и разноцветными мелками нарисовал широкие снежные просторы с цветущим посреди снегов деревом. А в уголке пририсовал физиономию инспектора с огромными усищами и бородой. И с глазами как у дракона.

IV. Сочинение в классе

Сегодня у нас сочинение.

Ребята входят в класс на цыпочках, испуганно глядя на учителя. Достают из портфеля и кладут на парту два листочка: один черновик, другой чистовик — гладкие, белые, только что купленные в лавочке, что находится в двух шагах от ворот школы и в которую из-за тесноты не могут зайти больше двух человек. Хитрец-хозяин — старичок в кипе, который всегда улыбается ребятам и знает их всех до единого, не зря открыл свой магазин прямо у школы. Он продает не только бумагу, тетради и пеналы: основную прибыль ему приносит продажа водяных пистолетов, бумажных свистков-язычков и старых марок Гондураса и Гватемалы. Торгует он с неизменной улыбочкой и с таким искусством, что мальчишки за любую из этих марок готовы выложить аж по пять или шесть монет, тут же, правда, жалея о покупке и стараясь поскорее сбыть ее своим одноклассникам, хотя бы за две монеты или четыре стальных пера.

Но гватемальские марки — ничто по сравнению с бумажными солдатиками, которых старик с дьявольским коварством выставляет на витрине. Он знает все котировки, знает, что солдатик с пушкой стоит четырех обычных, тот, что на коне — восьми, а если конь белый, то и всех шестнадцати, и назначает цены согласно колебаниям рынка, о которых ежедневно, получая взамен бесплатную точилку или бумажный свисток, докладывает ему кто-то из мальчишек.

Этот старичок-лавочник приносит школе больше вреда, чем пользы, да и родители частенько жалуются на то, что дети вместо бумаги покупают марки или солдатиков. Но он торгует на этом месте уже так давно, что старые учителя и не припомнят, чтобы его лавки там не было, а самые молодые, придерживая язык за зубами, чтобы не уронить свое учительское достоинство, вспоминают, как сами еще школьниками покупали у старика водяные пистолеты и целые мешки солдатиков. Солдатики, правда, были тогда другие — в другой форме, с высокими фуражками и закрытыми воротничками, но это все равно были солдатики.

Поэтому лавочнику никто ничего не говорит, и даже сам директор каждое утро отвечает улыбкой, когда старик с ним здоровается. В последние годы, правда, он делает это не так, как раньше: когда-то он кланялся и снимал кипу, теперь же заменил этот старый привычный жест римским приветствием[2].

Так вот, сегодня у нас сочинение.

Стены школы еще хранят холод только что ушедшей зимы, но снаружи уже чувствуется весна, хотя окна класса и выходят на грязный переулок, куда не заглядывает солнце. В окне напротив стоит какая-то девушка, время от времени учитель бросает на нее взгляд-другой, не отвлекаясь при этом от класса. На окне перед девушкой роза: еще не цветет, но бутоны вот-вот раскроются… А как хороши сейчас луга: ромашки сплошным ковром и спрятанные в траве фиалки, их можно угадать по тонкому аромату. И деревья, цветущие красным, белым, голубым…

«Мартинелли не придет…» — думает учитель, прикидывая, какую бы дать тему.

Ребята уже написали на черновике сегодняшнее число, под ним слово «тема» и ждут, с широко распахнутыми глазами и сильно бьющимся сердцем, что же продиктует учитель…

Но учитель медлит по двум причинам: во-первых, потому что ждет Мартинелли, а во-вторых, потому что, как и все учителя (дети этого, к счастью, не знают), понятия не имеет, какую дать тему. «Самый прекрасный день в моей жизни»? Нет, зачем заставлять их обманывать: у них ведь не хватит храбрости написать, что самым прекрасным днем в их жизни был тот, когда они увидели толстую тетушку с зонтиком и сумкой для покупок, катившуюся кувырком по лестнице… Да и потом, зачем учить их, таких маленьких, сравнивать один день с другим — какой лучше, какой хуже? Для десятилетних мальчишек все дни прекрасны, не важно, видели ли они толстую синьору, споткнувшуюся на лестнице, или им удалось поймать цикаду, поднести ее к уху и послушать, как она стрекочет…

«Весна»? Только не это! Заставлять их писать: «Зима прошла, дует уже теплый весенний ветерок, зацвели деревья в саду, наконец-то можно бегать и играть…»

Заставлять их думать о том, чего они не могут сделать, сидя в классе, где все еще по-зимнему холодно, в классе, окна которого выходят на грязный переулок…

Мартинелли не придет.

Уже поздно, ворота школы закрыты, и Мартинелли в этот самый момент бродит где-нибудь по лугу и разглядывает цветы, вместо того чтобы о них писать; смотрит, как небо отражается в лужах, и, поболтав рукой в воде, удивляется, почему рука не стала голубой, как вода; смотрит на порхающих в небе ласточек и ужасно хочет поймать одну из них, чтобы проверить, ест ли она шоколад. Сиди он в классе, ему пришлось бы написать: «Ловить ласточек нельзя, потому что они — божьи творения. Дети, которые их ловят, — злые и бессердечные…»

Да какие бессердечные! Прекрасно они делают!

И Мартинелли, один-одинешенек посреди огромного луга, терпеливо упражняется в стрельбе из рогатки… Где, кстати, его портфель? Кажется, он оставил его вон там, за кустом, но это неважно — потом найдет.

Завтра утром, когда он придет в школу, он не скажет: «Синьор учитель, моя мама вчера была очень больна». Придумает что-нибудь поубедительнее. «Синьор учитель, — скажет он мне, — я хотел поймать ласточку, но у меня не вышло…»

А дети всё ждут, с распахнутыми глазами и бьющимся сердцем.

Нужно поторопиться, иначе им надоест ждать и они начнут рисовать на черновике человечков…

А так ли, собственно говоря, необходимо придумывать тему и заставлять их писать сочинение?

Да, потому что нужно отчитаться перед начальством: в конце года директор, убедившись, что в классе было проведено двадцать сочинений, похлопает учителя по плечу и похвалит его, а инспектор начальной школы, увидев, что в школе было проведено четыреста сочинений, горячо поздравит директора и произнесет немало торжественных и лестных слов…

Так что дадим уж ее, пожалуй, эту тему.

— Ребята, пишите!

Сорок перьев одновременно опустились в чернильницы.

— Тема: «Мой сосед по парте».

Наклоненные над листами головы, напоминающие головы велосипедистов, сосредоточенно склонившихся к рулю; перья, скрипящие по бумаге, потом гул, комментарии, восклицания, неизбежно следующие за тишиной ожидания.