Книга Валерий Харламов - Максим Макарычев

Иногда озорники Валера с Таней веселились так, что родители хватались за сердце. «Мама, шутя, признавалась: “Знала бы, какой ты будешь, назвала бы тебя не Татьяна в честь пушкинской Татьяны Лариной, а Сорванцом”», — рассказывала Татьяна Харламова. «Только не подумайте, что Валерий рос ангелом. И озорничал, и нас, случалось, не слушался, и врал. Помню такой случай. Работал я вечером, днем дома был. Взглянул в окно — вижу: на скамейке около катка сидит Таня, а Валерий, разогнавшись на коньках, прыгает… через сестру. Руки у меня затряслись, долго успокоиться не мог: а что если бы задел коньками?» — вспоминал Борис Сергеевич Харламов. «Однажды, вернувшись из школы, Валера подставил под дверь швабру. Думал, что мне ударит по лбу, когда я войду, — вспоминает другой случай Татьяна Харламова. — На его беду, вошла мама. Ох и долго же он бегал от нее по квартире».

Как уже говорилось, маленький Валера, гостя у дедушки с бабушкой, проводил все свободное время на улице. Здесь зимой детвора рассекала на коньках прямо по автомобильным дорогам, которые благодаря проезжающим машинам были отшлифованы до состояния льда. Ребята не только катались на коньках, но и устраивали хоккейные баталии, едва проезжающие машины скрывались за поворотом.

Коньки у них были разные: «снегурочки» и «гаги». «Снегурочками» («снегурками») назывались коньки для начинающих. Они были двух видов: однополозные и двухполозные. Коньки состояли из полоза (лезвия) и при помощи специальной платформы крепились к обуви. Лезвия «снегурок» напоминали полозья санок с загнутым передом. «Гаги» были уже более профессиональные коньки, со сплошным креплением лезвия к ботинку. Ботинки для них изготавливались из тонкой и мягкой кожи, и в суровые морозы нужно было обязательно надевать на ногу плотные шерстяные носки. А то и две пары.

Борис Сергеевич поставил Валеру на коньки в пять лет, регулярно точил их для сына, у него для этого был специальный станок. Юркого, быстрого Валерку, который, несмотря на свой маленький рост, хорошо стоял на коньках, быстро приняли в свою компанию мальчишки на дворовой площадке. С ними он проводил свободное время, когда немного подрос и взял в руки клюшку.

Первую клюшку Валере сделал папа. Пожертвовал для сына старой доброй клюшкой, которой сам играл в хоккей с мячом. Пришлось подрезать ее, подстругать, а затем предстояло самое сложное — выгнуть крюк. Этим «инструментом» Валера забьет во дворе много «шайб», которыми первое время служили консервные банки. А воротами — два ранца, школьные сумки.

«Моим первым тренером был отец, Борис Сергеевич, слесарь-испытатель одного из московских заводов. Он возил меня, пятилетнего, с собой на соревнования заводских команд, давал мне, чтобы я не замерз, коньки. Ботинки были настолько велики, что я надевал их прямо на валенки. Отец не опекал меня, когда я вставал на коньки: на льду я чувствовал себя уверенно», — вспоминал Валерий Харламов в автобиографии.

Тем временем Бегоня на долгое время потеряла связь с родными: она знала лишь то, что ее отец-республиканец подвергался гонениям франкистов, а мама даже сидела в тюрьме. В 1956 году у испанцев, которые были перевезены в СССР до войны, появилась возможность вернуться на родину. Этим занимался Красный Крест. Желание уехать изъявили многие. Причем мужчин-испанцев отпускали домой с русскими женами. А испанских женщин, которые вышли замуж за русских, — без мужей. Уезжала насовсем и близкая подруга Бегони — Мария. Тяжелый разговор состоялся и в семье Харламовых.

Однажды вечером Бегоня со слезами на глазах рассказывала мужу о том, как соскучилась по родному Бильбао. О том, что помнила родителей только двенадцатилетней девочкой, а с тех пор о них ни слуху ни духу. Наконец выдержала паузу и сказала, что хочет поехать в Испанию и показать родные места детям. Валере только что исполнилось восемь лет. Наступила гнетущая тишина… И этот вопрос, которого они избегали — а сможет ли Борис поехать в Испанию навсегда, Бегоня все-таки задаст мужу поздним вечером. А отец будущей звезды мирового хоккея лишь улыбнется в ответ: «Какой из меня испанец…» Договорились об условном «сигнале»: Бегоня даст весточку с условной фразой, и Борис обратится с просьбой в Красный Крест о возвращении детей на родину. Только в этом случае семья смогла бы воссоединиться вновь.

Годы спустя Борис Сергеевич вспоминал о тех днях, когда ему предстояла разлука с самыми близкими для него людьми — женой и детишками: «Мы жили дружно, расставаться не собирались. Я понимал состояние супруги, которая тосковала по родителям. Да и бытовые условия у нас были плохими, а испанские родственники были людьми состоятельными. Дед Бенито владел парком автомобилей. И я согласился на эту поездку в Испанию ради материального благополучия сына и дочки».

Решение поехать на побывку на родину предков пришло сразу после того, как Бегоня получила весточку из Испании: тяжело заболел ее отец. Тут надо сделать небольшое отступление: во время эвакуации один из автобусов из Бильбао с детьми-испанцами разбомбили. Родителям Бегони Ориве-Абад сказали об этом. Они оплакивали своего единственного ребенка и для себя «похоронили» дочь. Однако от испанцев, которые первыми вернулись на родину по линии Красного Креста, спустя многие годы они узнали о том, что дочь жива. И сразу связались с ней по телефону. Так Бетонита попала в группу испанцев, которым разрешили вернуться на родину.

Уезжали втроем: Бегоня, Валера и маленькая Танечка. Родственникам в провинцию гордых и свободолюбивых басков везли русские сувениры. Во дворе Валера объяснил своим приятелям, что едет к дедушке в Испанию. А ему не верили, подшучивали: «Да брось, Валера, какая Испания, зачем она тебе?!» Борис Сергеевич решил проводить своих родных до Одессы.

Бегоню и детей ждал красавец-корабль «Крым», на котором и началось это морское путешествие. Прощаясь, Валера обнял отца, буквально вцепившись в него руками. Понимал, что предстоит разлука, но только на какой срок: месяц, полгода, год? А может, и больше. Мальчишку обуял страх за будущее. Он не представлял своей жизни без отца, без деда Сергея. А Борис Сергеевич утешал сына, сам еле сдерживая слезы: «Ничего, сынок, скоро вернетесь». Сын держался, держался, но как только корабль «Крым» отчалил от пристани, закрыл глаза руками, не выдержал и разрыдался…

В Бильбао их встретили как самых близких людей. Накрыли стол. Пели песни. Валеру смущало то, что все говорили по-испански. Даже мама, казалось, забыла о русском языке. Всё говорила без умолку. Из рассказа матери Валера с Таней узнали, что их испанский дедушка Бенито начал работать рано, в 18 лет. Получил права. Позже, накопив денег, стал владельцем грузовика, на нем и стал перевозить коммерческие грузы. К тому времени, когда домой приехала дочка с внуками, доходы его были выше среднего: он сдавал в аренду крупной энергетической компании три большие фуры. Бабушка Антония была домохозяйкой. «Они с бабушкой жили очень хорошо в финансовом плане. Семья обитала на втором этаже семиэтажного дома, где было всего две квартиры. В нашей было семь комнат плюс большая кладовая. Там даже был большой загончик для собак. Их у деда Бенито было пять или семь. Одну звали Катя. Дед был заядлым охотником. Хорошо пел, блестяще играл на гитаре. Добрый он был очень, в Валерке души не чаял, — вспоминает Татьяна Харламова. — Он возил его на своем “фольксвагене” по Бильбао. При этом не включал поворотники, зная, что Валерка будет показывать водителям руками, куда поворачивает машина. Регулировщики дорожного движения тоже знали, что едет русский мальчик, и махали ему. Дед брал Валерку с собой в таверны, где он любил проводить время с друзьями. Там Валерка отплясывал: как он говорил, “русского показывал”, демонстрировал фокусы. Рвал бумагу и, скрутив ладони, доставал ее из рук уже целенькой. Зарабатывал себе на пирожные, конфеты, потом угощал меня».