Книга Шел старый еврей по Новому Арбату - Феликс Кандель

В институте раздельного обучения не было, но я поступил на такой факультет, где оказалось двенадцать девушек на двести пятьдесят ребят. И конечно, я не мог конкурировать с высокими красавцами нашего курса, тем более что таких красавцев требовалось всего лишь двенадцать штук.

И вдруг всё изменилось.

Мы снимали комнату в прогнившем от старости деревянном доме, и гвоздь входил в стену от простого нажатия пальца. Комната была крошечной, будто специально создана для людей малого роста. Если бы в ней поселился высокий жилец, его ноги высовывались бы по ночам из двери, перекрывая коридор.

Такой тахты, как у нас, ни у кого не было. Уникальная тахта. Тахта по заказу. Авторский экземпляр. Из мебели у нас была только тахта и широкий подоконник. Нам этого хватало. На худой конец мы могли обойтись и без подоконника.

Мы ссорились. Мы могли позволить себе такую роскошь, чтобы ссориться даже в дни рождений. А наутро мирились:

– Давай сегодня считать день рождения.

Она была одного роста со мной, и я разрешил ей надевать туфли на высоких каблуках. И еще я носил ее на руках. Немного, правда, но носил. Ну так что? Важен принцип, а не расстояние.

Сколько себя помню, я никогда никому не завидовал. Только людям высокого роста.

Особенно я завидовал им, когда мы, студенты, попали в военные лагеря. Ты идешь самым последним, на ногах пудовые сапоги с портянками, на голове пилотка по уши, а тащишь то же самое, что и первый: винтовку, магазин с патронами, скатку шинели, саперную лопатку, противогаз. Для высоких надо делать огромные винтовки, тяжеленные скатки, неподъемные противогазы, – иначе где же справедливость?

Первые дни в лагерях мы, маленькие, торжествовали.

Рядом с нами, позади нас, самым последним, за ним никого уже не было – шагал высоченный баскетболист Женя Фомин. Мы гордо маршировали в баню, и весь народ видел, что за нами есть еще человек, который глотает пыль. А он, несчастный, брёл позади всех в галифе и тапочках, тесемки от галифе волочились по земле, потому что на складе не нашлось сапог сорок седьмого размера.

Потом ему прислали сапоги из округа, и эту пыль стали глотать мы. Вся пыль отделения, взвода, роты, батальона принадлежала нам, последним, и если передние гордо смотрели по сторонам, любовались природой и самими собой, то мы шли в густом тумане и как чуда ждали команды "Кругом, марш!".

Как мне хотелось тогда стать большим!..

Если бы я стал большим, то нагибал бы голову, входя в любую дверь. Я это могу делать и теперь, но теперь это не доставляет мне удовольствия.

Если бы я стал большим, то обязательно сделался бы сильным. Как приятно, наверно, схватить противника и бросить его на землю. А маленькому противника не поднять, а если поднять, как следует не бросить.

И еще я терпеть не мог, когда уверяли, будто большие люди добродушны. Легко быть добродушным – ведь ты сильнее всех и тебе ничто не грозит. Но если маленький остается добродушным, несмотря на опасности, которые его подстерегают, так это подвиг, явление высокого человеческого духа.

И тогда в отместку большим я создал стройную систему мирового развития, в которой маленькие – и только маленькие – были двигателями прогресса.

Когда силачи ворочали огромные глыбы и не помышляли о механизации, маленькие волей-неволей задумывались над тем, как же поднять эти проклятые грузы с малыми силами, и в результате создали рычаг, лебедку и систему блоков (изобретатель Архимед, рост сто шестьдесят два сантиметра).

Когда большие весело резвились на марафонских дистанциях, запыхавшийся от бега маленький в порыве отчаяния изобрел колесо. Вскоре большие носились на велосипедах и самокатах, хвастаясь силой и выносливостью в много-дневных пробегах, а маленькие уже стояли у чертежных досок и создавали паровоз (изобретатель Стефенсон, рост сто пятьдесят восемь сантиметров).

Когда большие праздновали победу в кулачном бою, маленькие вытирали разбитые носы и, плача от бессилия, изобретали сабли, шпаги, ружья, пушки и самолеты (изобретатели братья Райт, один мельче другого). Вскоре большие кололи маленьких шпагами, рубили саблями, стреляли в них из ружей и пушек, бомбили с самолетов, а они зализывали раны и придумывали щиты, кольчуги, окопы полного профиля и противовоздушную оборону.

Но большие надевали на себя кольчуги, брали в руки щиты, залезали в окопы полного профиля, и маленьким не оставалось ничего другого, как придумывать перевязочные средства, восстановительную хирургию, лечение открытых и закрытых переломов и зубное протезирование.

Что бы ни придумали маленькие, всё шло на пользу большим. Они делали зарядку, пили томатный сок, у них улучшились санитарные условия, заработала сеть оздоровительных учреждений, появился научно обоснованный рацион питания, и, как результат этого, у больших резко сократилась смертность.

На этом я остановился. Маленькие могли, конечно, создать бессмертного человека, но мне не очень этого хотелось.

P.S.

Выросли мои дети.

Вымахали внуки, на голову выше дедушки.

Но всё остается по-прежнему: я для них большой, хоть и смотрю снизу вверх, они для меня маленькие.

Самый большой человек на свете – это я.

Больше меня нет никого.

Живу на скорости…

…когда сижу, я бегу, сам себя обгоняю.

Стою – не устоять, лежу – не улежать, будто велено от рождения:

– Не застаивайся, парень. Дуй в паруса, дуй что есть силы! И не будет у тебя безветрия.

Потому и дую. Надсаживаюсь. Пока легкие набирают воздух.

Шустрый у вас дедушка.

Гоша, мой незабвенный герой, поучает по-дружески из-под обложки:

– Скорость не важна по жизни, важно ускорение. Первым ухожу от светофора, всегда первым: они еще не шелохнулись, а я вон уже где! Пускай потом пыжатся, догоняют-обгоняют, – я же никуда не спешу. И ты не спеши. Никогда. Нигде. Нет на свете того, что требовало бы твоей спешки. В нашей профессии это смерть.

– А к женщине?

– К женщине – непременно.

Учусь жить неспешно по завету Гоши.

Только плохо у меня выходит – без спешки. А точнее, не выходит совсем.

Но вот…

В один из дней…

Сидели на балконе. Оттаивали на солнце от холодов. Увидели вдруг невозможное.

Хамелеон пересекал наш балкон. Неспешно переставлял ноги, словно у себя дома.

Он двигался по плиткам пола, сероватый оттенком, крутил глазом, мир оглядывая, огибал цветочные горшки – мы шли рядом, любопытствовали.

Балкон большой, путь для тихохода немалый.

Подивился на кадку с масличным деревом и оливками на нем. Обошел стороной кактус, чтобы не пораниться о страшные иглы. Засмотрелся на буйство петуний – или нам показалось? Остановился возле пористого камня, который я притащил с гор, выбросил молниеносно язык, подловил на него мушку – двинулся дальше.