Книга Алиби на одну ночь - Юлия Волкова

Она открыла дверь и встретилась взглядом с секретаршей Калязина — восемнадцатилетней красавицей Наташей. Наташа улыбнулась ей, моргая смазанными ресницами. «Это же надо так затюкать даже собственную секретаршу! — подумала Александра. — Ведь секретарь начальника — лицо фирмы. И что бы ни случилось, это лицо не должно быть заплаканным».

— Привет, Наталья, — сказала она. — Его толстопузое величество на месте?

— Угу, — пробормотала секретарша и всхлипнула.

— Он что — теперь и на тебя бросается? — поинтересовалась телеведущая. — Или женский роман читаешь?

— Когда мне? — удивилась Наташа.

— Тогда не плачь, — строго сказала Барсукова.

— Как же мне не плакать… — пробормотала секретарша, и Александра чуть не расхохоталась от ее интонации, воскресившей в памяти детскую радиопостановку о коварной лисе и несчастном зайке.

— Да что случилось-то?

— Шеф совсем плох, — доверительно прошептала Наташа.

— Фуа гра[1]за обедом несвежая оказалась? — не удержалась Александра от язвительного тона.

— Вы все шутите, — не без упрека проговорила Наташа. — А ему действительно сейчас очень плохо. Вы проходите, он вас ждет. Никого не велел пускать, а вас — сразу как появитесь.

— Да? — удивилась ведущая «Криминальных хроник». — Я вообще-то сама пришла. Но если ждет… — Она резко толкнула дверь калязинского кабинета.

Директора канала она сначала вообще не заметила. Потому что намеревалась увидеть его на обычном месте — за столом, в специально изготовленном для него необъятном кресле. Но там Феликса не было. Тогда Саша окинула взглядом пространство кабинета и замерла… Много чего повидала за свои двадцать пять лет автор и ведущая программы «Криминальные хроники». Но такого… Такой картины она даже в страшном сне представить себе не могла.

Феликс Калязин был мужчиной солидным, крупным, тяжеловесным — при виде его на ум приходили мысли о слонах и бегемотах. Почти два метра ростом при восьми с половиной пудах веса — это вам не шуточки. И вся эта махина сейчас стояла перед Сашей на четвереньках на полу. Нет, ладно бы стояла! — быстро перемещалась, следуя хаотичной траектории между разложенными повсюду ксерокопиями каких-то вырезок и раскрытыми книгами разного формата и объема.

При появлении Саши Феликс поднял голову, невразумительно что-то пробормотал, а затем продолжил движение. Саша попыталась сделать вдох и не смогла.

— Феликс… — сипло позвала она.

Прошло немало времени, прежде чем он с трудом поднялся с пола — раскрасневшийся, потный, с жалкой улыбкой на лице — и пропыхтел:

— Здравствуй, Саша. Хорошо, что ты пришла. Собирался уже звонить тебе, но потом решил, что ты и сама объявишься, как приедешь в студию. Кофе хочешь?

— Нет, спасибо, — опасливо произнесла она. — Феликс, это что, какая-то особая гимнастика?

— Ох… — с шумом выдохнул Калязин. — Нет… Это я сам.

— Изобретательно, — похвалила Саша. — Можем показать тебя в оздоровительной программе. Рекламодатели валом повалят.

— Думаешь? — Он озабоченно поднял брови. — А после эфира зрители в кардиоклинику валом не повалят? Кстати, у тебя нет валидола? У меня кончился.

— А он от помрачения рассудка разве помогает? — удивилась Саша и открыла сумочку. Она всегда носила с собой сердечные и успокоительные средства — не для себя, а для героев своих сюжетов.

— Тыщу баксов отдал бы за лекарство, помогающее от помрачения, — сказал Калязин, засовывая под язык таблетку валидола. — Только бы это лекарство не влияло на нормальный ход беременности.

Саша склонила голову набок и с подозрением оглядела калязинский живот. Живот, конечно, был огромный, но все же не больше, чем всегда. Поразмыслив, она пришла к выводу, что Феликс намекает на свою беременную жену Алену.

— Итак, рассудок Алены помрачился, — тоном Шерлока Холмса произнесла Саша. — И это, по-видимому, заразно. Может, я лучше пойду?

— Нет! — вскричал Феликс. — На тебя только и надежда. Запри дверь, чтобы нам никто не помешал.

Тут Саша испугалась уже не на шутку. Еще никогда Феликс Калязин при ее визитах к нему не требовал запирать дверь. Она боком стала пробираться к выходу и чуть не упала, споткнувшись о толстый старинный фолиант. В последнюю секунду Саша удержала равновесие, но ее взгляд уткнулся при этом в лежавшую рядом с фолиантом газетную вырезку, в начале которой крупным шрифтом было набрано: «Кровь инфанты взывает к отмщению». Саша постояла немного в задумчивости, а затем… опустилась на четвереньки, мельком подумав, что кстати надела сегодня джинсы.

От чтения ее отвлек голос Феликса:

— Как тебе это нравится?

— Не знаю, — сказала Саша, садясь на полу и пожимая плечами. — И это все, — она показала на разбросанные книги и вырезки, — тоже о крови инфанты?

— В общем, да…

— Никогда не замечала в тебе особого интереса к истории конкистадоров, — удивилась она. — Собираешься фильм в Южной Америке снимать?

— Собираюсь отправить Алену в родильный дом, — сказал он. — А не в сумасшедший.

Саша нахмурилась.

— Объясни, — потребовала она. — Что у вас произошло, пока меня два дня не было? Вас посетил призрак влюбленного конкистадора?

— Не знаю, — пробурчал Калязин. — Я не знаю, что и думать.

— О Боже! — воскликнула она. — Ты мне сразу скажи, остался ли на канале хоть один человек в здравом рассудке? Скоро по коридорам без охраны ходить будет страшно…

— Все шутишь, — печально отозвался Феликс и неловко опустился на пол, снисходя до уровня собеседницы. — А дело-то — серьезнее некуда. У Алены действительно крыша поехала. И если ты не поможешь, то никто не поможет.

— А не обратиться ли к специалисту… другого профиля? — осторожно предложила Саша.

— Оставь, — сморщился он. — Ты — ее подруга. Думаю, ты сможешь привести ее в чувство.

— А ты ее муж, — возразила она. — Но расскажи все-таки — что произошло?

Феликс зачем-то похлопал себя по щекам.

— Да… Да… Сейчас… Но в это трудно поверить. Я и подумать никогда не мог, что Аленушка… — Он закрыл лицо руками.

Саша оторопела в очередной раз. Немного подумав, она поднялась на ноги, щелкнув замком, распахнула дверь и потребовала у Наташи коньяку. Испуганная секретарша мгновенно исполнила приказание.

— Пей, — приказала Саша Феликсу. — И рассказывай.

Калязин посмотрел на коньяк, как на рыбий жир, и сделал два неуверенных глотка. Но потом все-таки сел в свое кресло и начал рассказывать.