Книга Темные кадры - Пьер Леметр

– Думаю, я наконец нашла, – сообщает Матильда с видом довольной лакомки.

Люси удивленно вздергивает бровь. Она абсолютно не представляет, о чем идет речь. Чтобы дать ей время сориентироваться, я делаю вид, что потрясен:

– Правда?!

Люси делает вид, что изнемогает, но в душе забавляется вовсю.

Наши дочери – наглядный пример скрещивания родительских генов. Люси внешне похожа на меня, но темперамент у нее мамин, Матильда – наоборот. Люси пылкая и склонная к авантюрам. Матильда труженица и склонна подчиняться без долгих споров. У нее есть и мужество, и энергия, но она немногого хочет от жизни. Достаточно глянуть на ее мужа. У нее неплохо шел английский, так что она решила далеко не ходить и стала преподавательницей английского. В точности мой портрет. А вот Люси более своенравна и взбалмошна. Она изучала историю искусств, психологию, русскую литературу и еще бог знает что, не знала, куда кинуться, все вызывало у нее бурный интерес. Училась она успешно, но ни одно свое обучение не довела до конца, меняя курсы, как любовников. Матильда же, раз взявшись за учебу, завершила начатое и вышла замуж за однокашника.

Ко всеобщему удивлению, поскольку все ее считали не слишком пригодной для интеллектуальной деятельности, требующей строгости и тщательности (а может, именно поэтому), Люси стала адвокатом. В основном она защищает женщин, подвергшихся домашнему насилию. В этой области, как в похоронных услугах или налоговой службе, работы всегда хватает, но вряд ли Люси сделает на этом состояние.

– Там три спальни с гостиной, в Девятнадцатом округе, – продолжала Матильда, вся в своих заботах. – Рядом с метро «Жорес». Не совсем тот район, что мы хотели, ну да ладно… Очень светлая, как мне кажется. А для Грегори это по прямой от работы, очень удобно.

– Сколько? – спросила Люси.

– Шестьсот восемьдесят тысяч.

– Н-да, немало…

Я узнаю, что у них всего пятьдесят пять тысяч евро на первый взнос, и даже несмотря на связи Грегори в банковских кругах, им будет нелегко оформить заем.

Такие вещи причиняют мне боль. Раньше я был «папой, который поможет». У меня без колебаний просили, я с напускной холодностью начинал стенать как раб на галерах, одалживал суммы, которых мне никогда не возвращали, и все знали, что я счастлив. Хорошо быть полезным. А на сегодня мы с Николь свели наши жизненные запросы к минимуму, и это проявляется во всем: в том, что мы имеем, что носим, что едим. У нас были две машины, потому что так казалось удобней, а главное – потому что мы об этом даже не задумывались. На протяжении многих лет наш уровень жизни постоянно повышался благодаря тому, что обе наши карьеры параллельно шли вверх, зарплаты поэтапно росли, Николь стала замдиректора своего информационно-архивного центра, а я – директором по персоналу группы «Берко» и ее филиалов. Мы с уверенностью смотрели в ближайшее будущее, когда мы наконец выплатим кредит за квартиру. Например, после отъезда девочек Николь захотелось сделать кое-какой ремонт и перестройку: оставить только одну гостевую комнату, снести перегородку в гостиной, чтобы объединить ее со второй комнатой, расширить салон и перенести стояк с трубами, чтобы раковина в кухне была под окном, ну и так далее. Поэтому мы начали откладывать деньги. План был простой. Разделаемся с кредитом за квартиру, заплатим наличными за ремонт и уедем отдыхать. Мы были настолько уверены в себе, что даже начали выполнять план с опережением. Кредит предстояло выплачивать еще несколько лет, но деньги имелись, и мы приступили к ремонту. Начав с кухни. Что касается точной даты, вспомнить ее несложно: рабочие начали все разносить 20 мая, а меня уволили 24-го. Мы тут же остановили все работы. А потом стрелка пошла в обратном направлении, острый конец ее стремительно приближался к земле, и остановить это движение оказалось невозможно. Кухня была уже полностью снесена, от труб до кафеля, и мне все пришлось как-то восстанавливать самому. Я установил раковину на двух стойках, облицованных гипсовой плиткой, провел как мог трубы. А раз уж все делалось на скорую руку, мы закупили три кухонные секции, которые я закрепил на стене. Мы выбрали самые дешевые, а значит, самые уродливые. И самые хлипкие. Мне всегда было страшно ставить туда слишком много посуды. А еще я положил линолеум прямо на цемент. Каждый год приходится его менять. Обычно я устраиваю для Николь сюрприз. Широким жестом распахиваю дверь со словами: «У нас новая кухня». Как правило, она отвечает чем-то вроде: «А не открыть ли нам бутылочку игристого!» Оба мы понимаем, что бывают шутки и повеселее, но приходится довольствоваться тем, что есть.

Когда пособия по безработице перестало хватать на выплату за квартиру, мы залезли в сбережения на ремонт. А когда и эти сбережения иссякли, мы подсчитали, что нам нужно еще четыре года погашать кредит, чтобы квартира стала нашей, и тогда Николь сказала, что квартиру следует продать и купить другую, поменьше, за которую мы сможем расплатиться наличными. Я был против. Я проработал двадцать лет ради этой квартиры и не мог решиться ее продать. И чем больше проходит времени, тем сложнее Николь вновь завести этот разговор. Не сейчас. Но рано или поздно она окажется права. Особенно если эта история с «Перевозками» примет дурной оборот. Не знаю, удастся ли нам сохранить чувство собственного достоинства в глазах дочерей. Пока что они выкручиваются сами. И даже не могут сделать такой подарок, как попросить у меня денег.

Соус бешамель удался у меня на славу. То есть как всегда. И мы, как всегда, расселись за столом. Раньше наши вполне ожидаемые разговоры и повторяющиеся шутки меня совершенно устраивали, но вот уже год или два все для меня невыносимо. И я сам вынужден признать: мое терпение истощилось. Тем более что сегодня меня так и подмывает опередить события и объявить дочерям: мне предложили работу как раз моего профиля, такого случая не подворачивалось последние четыре года, через два дня я легко пройду все профессиональные тесты, а потом собеседование, вот тогда я всем покажу, и через два месяца тот папа, который вас так разочаровал, останется лишь в воспоминаниях. Но вместо всей этой тирады я молчу. Николь мне улыбается. Она суеверна. И счастлива. В ее взгляде такая вера в меня…

– И тогда этот парень, – продолжает Грегори, – записался на юридический. И первое, что он сделал… знаете?

Никто не знает. Кроме Матильды, которая не хочет портить мужу весь эффект. А мне и прислушиваться не обязательно, я и без того знаю, что мой зять козел.

– Он подал на свой факультет в суд! – заявляет он с восхищением. – Он сравнил свою плату за обучение с той, которая полагалась в прошлом году, и пришел к выводу, что повышение было незаконным, поскольку не оправдывалось «значительным повышением качества услуг, предлагаемых студентам». – И разражается гомерическим смехом, призванным подчеркнуть всю прелесть истории.

Просеянная смесь правых убеждений и левых вымыслов – мой зять обожает подобные истории. Он так и фонтанирует анекдотами, в которых пациенты выигрывают дела против своих психоаналитиков, суд вынужден оправдать братьев-близнецов или мать большого семейства подает в суд на своих детей. В некоторых вариациях клиенты выигрывают дело против супермаркета или получают возмещение от производителей автомобилей. Но мой зять впадает в истинный экстаз, близкий к оргазму, когда потребитель выигрывает дело у администрации. То железнодорожная компания проиграла процесс из-за испорченного компостера, то налоговая инспекция вынуждена оплатить стоимость марки, наклеенной на письмо с декларацией о доходах, то Министерство образования проигрывает разгневанному родителю, который, сравнив оценки в классе, решил, что его сын подвергся грубой дискриминации в том, что касается его сочинения о Вольтере. Ликование Грегори прямо пропорционально ничтожности предлога. Таким образом, он демонстрирует, что юриспруденция позволяет до бесконечности повторять праведную битву Давида с Голиафом. С его точки зрения, эта битва грандиозна. Он убежден, что юриспруденция суть вооруженная рука демократии. Стоит узнать его получше, и понимаешь, какое счастье, что он работает в банковской сфере. В качестве судьи этот парень мог бы натворить невообразимых дел.