Книга Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами - Майкл Р. Бешлосс

Хьюэтт заявил, что, поскольку советские евреи снова выезжают сейчас в больших количествах, Соединенные Штаты должны вознаградить Советский Союз за это движение в направлении реформ, прекратив действие поправки Джексона — Вэника. И добавил: «Мы не должны привязывать нашу политику к Горбачеву-человеку. Это может разжечь надежды общественности на Западе, и, если у Горбачева произойдет остановка сердца, США окажутся в сложном положении». Скоукрофт согласился с этим.

Во время передышки, устроенной на кухне, президент отложил рассмотрение вопросов высокой политики и поделился своими впечатлениями о советских людях, с которыми ему удалось познакомиться. Он рассказал гостям о своих встречах с жесткой, волевой женой Горбачева Раисой, которую он нашел «отнюдь не обаятельной». А через несколько дней, когда Буш вернулся в свой Овальный кабинет, он сказал помощникам, что воскресный семинар оказался одним из лучших на его памяти: «Если я могу узнать столько полезного за выходной день, вы только подумайте, сколько мы можем совершить за то время, когда предполагается, что мы работаем!»

В понедельник, 13 февраля, Буш сел за стол, сделанный из досок английского корабля «Резолют», — стол этот служил Джону Кеннеди и был возвращен в Овальный кабинет Рональдом Рейганом, — и, надев свои авиационные очки со стеклами без оправы, стал просматривать четырехстраничную секретную директиву, которую ему принесли на подпись.

В директиве говорилось, что политика сдерживания, которую Америка проводила в течение сорока лет, «оправдала себя». Однако СССР продолжает оставаться «противником с устрашающей военной мощью». И было бы «безрассудно отказаться от политики, которая позволила нам пройти столь большой путь». Директива была подготовлена Скоукрофтом и его аппаратом, в ней Госдепартаменту предлагалось «проанализировать с точки зрения национальной безопасности» политику США по отношению к Советскому Союзу и предложить те изменения, которые Буш мог бы осуществить в последующие четыре или восемь лет. Рекомендации под условным названием «Анализ национальной безопасности-3» должен лежать у президента на столе к середине марта.

Ни одному президенту не приходилось еще иметь дело с таким Советским Союзом, чье будущее, как и руководство страной, были бы столь неопределенны. Буш надеялся, что «Анализ национальной безопасности-3» даст ему время обдумать отношения с СССР и защитит его в начале пребывания на посту президента от нажима общественного мнения. Он хотел быть уверенным, что его политика выживет при любых случайностях.

Скоукрофт сказал своим коллегам: «Марксистско-ленинской угрозы в идеологии и в экономике больше не существует. Тут мы одержали победу. Осталась еще значительная военная угроза, но даже и тут дело меняется. Поэтому для коренного изменения унаследованного нами подхода к этим проблемам недостаточно четырех лет. Там возникает новый мир. И нам надо задаться вопросом, где мы хотели бы быть в конце века и какой политический курс приведет нас туда».

В Госдепартаменте были люди, подозревавшие, что Скоукрофт подсунул президенту «Анализ национальной безопасности-3», чтобы очернить их департамент и дать возможность Совету национальной безопасности укрепить свое влияние на внешнюю политику администрации Буша. Розанн Риджуэй была убеждена, что готовящийся документ будет использован для разгрома и дискредитации политики ее бывших начальников — Рейгана и Шульца. И винила она в этом Джеймса Бейкера.

Бейкер считал, что Шульц проявил мягкотелость в ходе переговоров в последний год своего пребывания на посту, оплачивая сделанные Советами уступки, хотя Горбачев вполне мог сделать их бесплатно. Чиновники из администрации Буша, анонимно выступая перед репортерами, повадились называть Шульца «худшим госсекретарем со времен Стеттиниуса»…

Между тем, в отношениях между Советами и Соединенными Штатами видную роль играл еще один человек. В начале шестидесятых годов премьер-министр Гарольд Макмиллан пытался — но тщетно — сделать Великобританию посредником между СССР и США. По иронии судьбы преуспела в этом энергичная Тэтчер. Она была откровенна с Рейганом, Шульцем и другими американцами в своих рекомендациях, как вести себя с Советами. В феврале 1989 года она сказала Бейкеру: «Не тяните. Не давайте посевам оставаться под паром».

Бейкер покачал головой и сказал: «Слишком высоки ставки, слишком сложны проблемы, чтобы мы вышли неподготовленными. К тому же у нас есть время. Если то, что происходит в Советском Союзе, так важно, как вы полагаете, этот процесс не кончится в следующий вторник». Он утверждал, что реформы, проводимые Горбачевым, с каждым днем приближаются к черте, после которой нет возврата. Положительная реакция на действия Горбачева вовсе не требует того, чтобы пройти полпути ему навстречу: «Он идет в нашу сторону. Вот и пусть идет».

Тэтчер была первой из западных руководителей, публично заявивших, что Горбачев — советский лидер совсем другого типа. Осенью 1984 года, когда стало ясно, что Черненко уже не жилец на этом свете, она пригласила в Лондон двух человек, которые рассматривались в качестве главных претендентов на освобождающееся место: Михаила Горбачева и Григория Романова. Горбачев принял приглашение, и британцы сочли это признаком того, что скорее всего именно он получит этот пост.

Во время первого разговора с Горбачевым в декабре 1984 года в Чекере, официальной загородной резиденции Тэтчер, она прочла предполагаемому будущему советскому лидеру лекцию о том, как, с точки зрения тори, следует править в современном обществе: «Господин Горбачев, вы должны децентрализовать власть. Не позволяйте экономическим министрам править всем!»

Горбачев внимательно ее слушал, отмахиваясь от помощников, напоминавших о том, что он опаздывает на следующую встречу. После беседы с Горбачевым премьер-министр, выступая по телевидению, произнесла всего девять слов, тщательно подобранных ее помощником по иностранным делам Чарлзом Пауэллом: «Мне нравится господин Горбачев. С ним можно делать дела». Такая оценка из уст «железной леди капитализма», как ее называли в советской прессе, успокоила западных лидеров, которых волновала смена руководства в СССР.

После того как Горбачев пришел к власти, его отношения с Тэтчер подогревались не только ее готовностью ручаться за него перед всем светом, но и той откровенностью, с какой они беседовали о политике, идеологии, экономике и международных отношениях. Тэтчер говорила Горбачеву о том, «какая страшная вещь» — коммунизм. Советский Союз, утверждала она, повинен во многих бедах XX века…

Давний специалист по Советскому Союзу Джек Мэтлок, посол США в СССР, также высоко оценивал значение того, что делал Горбачев для изменения баланса сил в мире. При Мэтлоке Никита Хрущев зачинал «гласность» в конце пятидесятых годов, а в начале шестидесятых уже обрушился на художников и писателей. Да и меры, принятые Хрущевым по децентрализации сельского хозяйства и промышленности и сокращению вооружений, — то, что советские люди называли теперь «первой перестройкой», — были осуждены и оценены коммунистами-ортодоксами, сместившими его в 1964 году, как «безмозглые».

Мэтлок свободно владел русским языком и слушал высказывания советских граждан, чья жизнь менялась коренным образом. Консульские работники сообщали ему в конце долгого рабочего дня, как много советских граждан стали вдруг получать разрешение выехать на Запад. Вернувшись к себе в Спасо-хаус, Мэтлок включал телевизор и смотрел, как дотошный репортер сует микрофон под нос отнюдь не веселому местному партийному боссу и спрашивает, почему в таком жутком состоянии находится социальная сфера, или слушал беседу седобородого священника русской православной церкви, рассказывавшего о христианской доктрине бессмертия души.