Книга Сквозь все преграды - Мэри Спенсер

Санта-Инес.

От этого названия веяло тоской и запустением. Мариетта никогда не бывала на юге Калифорнии, но ей говорили, что там сплошная пустыня, населенная отнюдь не законопослушными гражданами. Беззаконие не слишком ее пугало: обет, который она дала, не имел ничего общего с законом. Но понравится ли ей жить в пустыне?

— Мариетта!

Она нахмурилась, услышав ненавистный голос, подняла голову и увидела, что отец пришел не один.

— Я ведь не хотела, чтобы ты провожал меня, — сказала Мариетта и встала со скамьи. Но смотрела она не на отца, а на крупного мужчину, стоявшего сзади. Вчера она не заметила значок на его груди. Что ж, теперь все понятно. — Ну конечно, мне следовало сразу догадаться, что услуги ангела-хранителя оплачены моим отцом! — сердито сказала она.

Черноволосый гигант в это время снимал шляпу для приветствия и лучезарно улыбался, но, услышав эту фразу, помрачнел и снова надел ее.

— Мариетта!.. — простонал сенатор, протягивая руку к дочери, но та отпрянула назад.

— Я не хотела, чтобы ты провожал меня! — повторила она с яростью в голосе. — Как ты можешь смотреть мне в лицо после всего того, что натворил? Я ненавижу тебя!

— Я знаю, милая, и не виню тебя за это. Но я помню, как ты была маленькой девчушкой и мне всегда удавалось рассмешить тебя. Мариетта… ты же моя дочь, — молил сенатор.

— Тебе следовало вспомнить об этом раньше! Нам с Дэвидом слишком дорого обошлась твоя жадность. А теперь уходи, — Мариетта взглянула на хмурого гиганта, стоявшего сзади, — и захвати с собой этого наемника. Он уже отслужил потраченные на него деньги. — И с отвращением добавила: — А вы-то, федеральный маршал! Как вам не стыдно продаваться! Ведь у вас такая почетная должность!

— Одну минуту… — начал было здоровяк, но сенатор быстро прервал его:

— Это федеральный уполномоченный маршал Мэтью Кейган. Он будет сопровождать тебя в Санта-Инес.

Мариетта посмотрела на мужчин так, словно на головах у них выросли рога.

— Что?!

— Он будет охранять тебя, дорогая. Неужели ты думала, что я отпущу тебя одну?

Проводник позвонил в колокольчик.

— Лицемер! — с гневом и обидой бросила Мариетта. — Пусть он охраняет тебя, а мне он не нужен!

Она подхватила свой чемодан и пошла было прочь, но сенатор удержал ее:

— Мариетта! Думай обо мне что хочешь, но я сожалею о содеянном. Если бы можно было все исправить! Неужели ты не простишь меня?

Мариетта вырвалась из его объятий.

— Нет, не прощу: я всегда буду помнить, в каком виде нашла Дэвида той ночью! — Она высоко подняла свой чемодан, словно защищаясь от отца. — А теперь оставь меня в покое, — холодно проговорила она, — я не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоими прихвостнями.

— Мариетта!

Девушка вошла в вагон, не обращая внимания на его крики, выбрала место подальше от платформы, сунула чемодан под полку и рухнула на мягкое сиденье. Она нарочно не оглядывалась назад, туда, где стоял ее отец. Она сидела и смотрела воспаленными глазами на реку, на берегу которой находился вокзал.

— Мариетта! Я не хотел этого! Клянусь! — молил сенатор, стоя у открытого окна напротив.

У Мариетты застрял ком в горле, она тяжело дышала и хотела только одного — побыстрее уехать. Плотно сжав губы, она принялась читать названия барж и паромов, проплывавших мимо. Если отец осмелится войти в вагон, она вышвырнет его. И хотя он сенатор и ее отец, но она все равно это сделает.

— Милая… дорогая, пожалуйста, выслушай меня… — умолял сенатор.

Нет, не надо его слушать. Мариетта слушала его всю жизнь, и ни к чему хорошему это не привело. Лучше бы он ушел и перестал делать из себя посмешище. Отец столько лет шел к власти, а теперь может потерять все из-за этой неприличной сцены.

— Ты же знаешь, что я любил Дэвида, он был мне как родной сын. Его смерть опечалила меня до глубины души. О, Мариетта, прошу тебя!

По ее лицу текли слезы. Она закрыла глаза, мысленно моля Бога о том, чтобы поезд побыстрее тронулся. Все пассажиры уже заняли свои места, а сенатор все стоял и стоял возле окна на потеху окружающим.

— Я… я хочу, чтобы ты вспомнила, как мы с тобой жили, Мариетта. Когда остались вдвоем после смерти твоей матери. Неужели ты не помнишь, дорогая? Ты была для меня всем. Я любил только тебя. Мариетта, не уезжай так!

В его пронзительном голосе звучали рыдания. Поезд запыхтел, и Мариетта вдруг испугалась. Зачем он стоит здесь так долго… теперь об этом будут трезвонить все вашингтонские газеты. И что она делает в этом поезде? Почему расстается с привычной жизнью? У нее появилось ощущение, что все происходящее — дурной сон, прервать который невозможно.

Мариетта дико озиралась по сторонам. В вагоне было много народу, и все они как один не сводили глаз с нее и отца, который, просунув голову в окошко, смотрел на дочь в полном отчаянии.

— Мариетта! Поезд тронулся.

— Мариетта!

Она отвернулась, зажав рукой рот.

— Мариетта, пожалуйста!..

От слез, стоявших в глазах, лица пассажиров расплывались. Сенатор бежал за поездом, звал ее, а Мариетта, слушая его затихающий вдали голос, думала о том, что если бы только окружающие знали всю правду, они не смотрели бы на нее с таким осуждением.

Кто-то сел рядом, и Мариетта уже хотела было забиться в угол, но тут чья-то сильная теплая рука обняла ее за плечи, и она вдруг заплакала навзрыд, уткнувшись в крепкое плечо маршала Кейгана.

«Ну и дела!» — с раздражением подумал Мэтью, когда миссис Мариетта Колл, прижавшись лицом к его рубашке, начала рыдать так, будто ее сердце разрывалось. Он сел в поезд главным образом для того, чтобы сказать ей все, что о ней думал. Она это заслужила, потому что сильно оскорбила его. Мэтью не раз оскорбляли, но так… Если бы кто-нибудь другой осмелился разговаривать с ним таким образом… бедняга вряд ли остался бы в живых. Но потом, уже оказавшись в вагоне, Мэтью увидел ее лицо — такое страдальческое, что даже смотреть было больно. А когда в ответ на мольбы сенатора она начала плакать… Ну, он же, в конце концов, не каменный. С выяснением отношений можно и подождать… до тех пор, пока леди не успокоится.

Мариетта вдруг обняла его за шею, еще сильнее прижалась к плечу, а слезы все лились и лились у нее из глаз. Мэтью крепко обнял ее и провел рукой по изящно изогнутой спине.

— Ничего, ничего, дорогая. Поплачь… — Он нежно погладил плечи Мариетты и прошептал: — Все образуется.

Пассажиры с интересом наблюдали за этой сценой. Тогда Мэтью обернулся к ним и с угрозой в голосе сказал:

— Нечего совать нос в чужие дела! Вам что, больше заняться нечем?

И все сразу отвернулись.

Мариетта продолжала рыдать еще несколько минут, а Мэтью гладил ее по спине и тихонько утешал, глядя в окно, на реку Сакраменто, мимо которой катил поезд. Скоро река уступила место бесконечным полям, прочерченным сотнями маленьких канальчиков, потом появились аккуратные фермы и луга, по которым бродили коровы и всякая другая живность. Мариетта плакала все тише, напряжение, сковавшее ее нежное тело, постепенно спало, и наконец она совсем успокоилась, уютно пристроившись рядом со своим спутником. А Мэтью, не выпуская ее из своих объятий, продолжал ласково нашептывать что-то, даже когда понял, что она уснула. Глядя на пролетающие за окном пейзажи, он пытался внушить себе, что ему все равно, кого обнимать: Мариетту Колл или любую другую женщину, Эмму, например.