Книга Вологодская полонянка - Полина Федорова

Закричал-запел, как только они вошли в город, муэдзин с высокого минарета, призывая правоверных к благодарственной молитве Всевышнему. Шесть ярусов насчитывал сей минарет. Таира, чтобы взглянуть на певшего азан муэдзина, задрала голову так, что дзинькнули золотые пластины на шлеме, и сам он, тяжелый из-за чешуйчатого золота на нем, чуть не свалился с головы ханбике. Во-он виднеется белая чалма муэдзина размером с булавочную головку, а сам он мерою едва с мизинец.

Таира опустила голову. Воздав хвалу Всевышнему в главной казанской мечети, что стояла напротив ханского двора, они вошли через арочные ворота дозорной башни в ханский двор — сердце Казани. Перед взором Таиры предстал прекрасный сад, по дорожкам коего гордо расхаживали невиданные доселе птицы с дивными узорчатыми хвостами, раскрывающимися, будто хинские веера. В кронах деревьев ловко прыгали с ветки на ветку рыжехвостые белки, и где-то в глубине сада, недалеко от каменной беседки, по блесткам падающей воды угадывался большой фонтан. За садом, чуть сбоку расположился фасадом во двор старинный улугбеков дворец, ныне ханский, сложенный в два этажа из белого тесаного камня-известняка, что добывался с итильских берегов.

А вот и двери дворца, украшенные затейливым узором, сказочно распахнувшиеся перед ними, казалось, без всякого к тому людского участия. После этого Ильхам и Таира расстались. Ханбике провели на женскую половину дворца. Когда-то здесь жила властная красавица Нур-Салтан, дочь ордынского бека Темира и жена казанского хана Халиля. Когда Халиль умер и на ханский престол подняли его брата Ибрагима, Нур-Салтан вновь стала ханбике — женой хана, ибо по древнему тюркскому обычаю, неуклонно соблюдавшемуся в Булгарской и затем Казанской державах, когда умирает брат твой, то его жены становятся твоими женами, а дети его — твоими детьми. Детей у Нур-Салтан от Халиля не было, а вот от Ибрагима народила она двух сыновей, Мохаммеда-Эмина и Абдул-Летифа, от первого из которых еще не остыл ханский трон.

Войдя в покои ханбике, Таира наконец вздохнула свободно и огляделась. Комнаты, где ей предстояло жить, были небольшие, однако совсем не похожие на те, что были у нее в Чаллах. Вместо слюдяных оконцев, здесь были большие арочные окна, и лучи солнца, преломляясь в мозаичном разноцветии толстого хинского стекла, освещали покои мягким теплым светом. Стены украшены богатыми коврами с вышитыми на них изречениями из священного Корана — шамаилями. В уголке у окна примостился крохотный столик-таскак, на котором рядом со стопкой бумаги, дорогой, более чем на два веса золота, стояла скляница с чернилами и писалом. Над столиком в красивой рамке красного дерева висело аккуратно выписанное замысловатой арабской вязью четверостишие из великого Рудаки:

От знанья в сердце вспыхивает яркий свет,

оно для тела — как броня от бед.

Мир — это море. Плыть желаешь?

Построй корабль из добрых дел.

Чуть сбоку, очевидно, рукой Нур-Салтан, золотыми нитями по шелку было вышито:

Наша жизнь — миг, потому употреби ее на добрые дела.

Таира устало опустилась на подушки, бездумно сунула руку в горку сладких орешков на серебряном блюдце. Неслышно открылась боковая дверь, и женский голос мягко спросил:

— Не желает ли чего прекраснейшая ханбике?

— Желаю, — быстро повернувшись в сторону вошедшей, сказала Таира.

— Ваша воля — закон, — услышала она в ответ. — Чего изволит госпожа?

— Желаю выбрать себе коня, — поднялась с подушек Таира. — Где тут у вас конюшня?

5

Время для ханских жен течет медленно, день за днем, каждый из которых похож один на другой, словно братья-близнецы. Старая Айха сказывала, что раньше, при приеме иноземных послов или в иных торжественных случаях, сажали ханы своих жен рядом с собою, и будто бы слово ханбике равнялось ханскому. Ну может, и не совсем, но все же.

Ныне обычай сей подзабылся; и вроде вольны в своих желаниях жены ханские, и никто их за руку не держит — так нельзя и эдак не можно, — однако со двора ханского никто из них без особой на то нужды не выходит и разговоров пустых с людьми, а паче человеками сторонними не ведет. Теперь можно весь век, отпущенный тебе Всевышним, прожить в Казани даже и близ ханского двора, а ханбике так и не увидеть, даже издали.

Другое дело сабантуй, джиен или какой другой праздник. Тогда — раздолье, будто и не было весь год нескончаемых и скучных дней. На Ханском лугу или на Арском поле ставятся шатры с яствами и питьем, рухлом[9], оружием, пушниной и другими товарами, с коими приехали со всего ханства торговые люди, и начинается веселье. Приезжают и из иных стран, ближних и дальних, иноземные гости-купцы. Из Армении везут ковры и богатое оружие, из Персии — броню, кольчуги и знатные ковры работы ручной, неповторимой; из Бухары шлют драгоценные каменья, золотые украшения и шелка, поэтому возле бухарских рядов невиданная толчея из жен и дочерей родовитых казанцев. Из Рума[10]привозят бархат, парчу и благовония, и, пройдя по их рядам, не у одной ханым закружится голова от тонких сладчайших запахов. Из Руси везут меха, мед и соль, из далекой Хины — бронзовые стекла, называемые зеркалами. Все, что только возможно пожелать для души и тела, можно купить или выменять здесь в дни сабантуя и джиена, родового булгарского праздника.

Для стариков сие торжество было поводом вспомнить многовековые традиции своих предков; для приезжих и гостей — служил настоящим испытанием крепости желудков. Для молодых же, джигитов и девиц, коим в другие дни не можно было не только перемолвиться словом, но и даже взглянуть друг на друга, этот день был зачастую единственным в году, когда разрешалось встречаться, знакомиться и веселиться вместе, ни на кого не оглядываясь и ни от кого не таясь. Это был любимый их праздник, и нередко знакомство и дружба молодых людей, зародившиеся здесь, оканчивались сватовством и женитьбой.

Веселились все, начиная от грузчика-хэммала и кончая Карачи, ханом и ханбике. Но праздники проходили, и за ними вновь начиналось царствование скуки и унылого однообразия.

Для Таиры первые три года замужества пролетели, словно три дня: позавчера был туган куну, то бишь понедельник — день путешествий и торговли, вчера — вторник, ытлар куну — день небесного всадника, а сегодня кан куну, или среда, — банный день и день рода. Она прожила это время бездумно, будто проспала, и в этом коротком ее сне уместились и безумные скачки по Арскому полю (ей пытались, конечно, запретить показываться верхом на людях, ибо тому противились законы шариата. Она соглашалась, клятвенно заверяя, что подобное не повторится, а назавтра снова садилась на коня и мчалась посадом к Арским воротам, оставляя далеко позади ханских телохранителей-джур в тяжелых доспехах), и казанские шумные базары, и жуткое путешествие тайным подземным ходом из ханского дворца на берег Казанки, и нечастые ночные посещения Ильхама в его спальне.