Книга Искушение ночи - Лидия Джойс

Никогда в жизни у нее не бывало таких тревожных встреч. Она чувствовала себя так, словно вальсирует на зыбучем песке, но каким-то непостижимым образом не тонет в нем. Хорошо, что она не стала льстить ему, как намеревалась вначале. Герцог не хотел никакого раболепия: он жаждал вызова. И получил его, подумала Виктория, вновь ощутив раздражение.

Виктория вздохнула. Гнев ее умер, едва родившись. Она сделала выбор, и неделя в обществе герцога по-прежнему казалась ей скорее возбуждающей, чем омерзительной. Очень скоро она снова окажется в объятиях мужчины, который, по слухам, умеет ублажить женщину. При мысли об этом она слегка вздрогнула. Если эти слухи окажутся правдой... Но как же другие? Он, конечно, человек странный, говорят, что у него наследственное слабоумие, а также физические дефекты. Все это казалось Виктории слишком гротескным и мрачным.

Жаль, что они не встретились раньше, в те дни, когда он был завсегдатаем лондонских гостиных. Их пути ни разу не пересеклись. Он дружил с ее братом, а она упорно держалась за собственный, более консервативный, круг. Но пока Виктория не заметила в герцоге ничего зловещего. Он отличался врожденной надменностью и склонностью к меланхолии. Интересно, вдруг подумала она, улыбается ли он когда-нибудь, и попыталась себе представить, как его лоб светлеет, а в изменчивых ореховых глазах вспыхивает радость.

Ее мысли перешли с герцога на его поместье. Если оно было одним из разрушающихся замков, так часто встречающихся в светских романах, за огромным ковром непременно должна быть потайная дверь, ведущая в древние глубины этой мрачной крепости по лабиринту мрачных коридоров. Некоторое время она стояла и смотрела на стену, уговаривая себя не быть смешной, но ей все больше становилось не по себе, и она решила проверить. Виктория прошла по комнате, стуча каблуками. Она смотрела на ковер, пытаясь убедить себя в том, что там ничего нет. Бесполезно.

Вздохнув, она подняла ковер с одной стороны и увидела серый камень. Подняла с другой – опять ничего. Никаких очертаний двери, никаких подозрительно глубоких трещин, никаких ниш в стене. Чувствуя наполовину разочарование, наполовину облегчение, она отвернулась.

Мокрое платье, о котором Виктория забыла в присутствии герцога, причиняло все больше неудобств. Куда девалась Дайер? Она дернула за шнур звонка у кровати, надеясь вызвать горничную или другую служанку, которая помогла бы ей раздеться.

Виктория положила договор на ночной столик и в ожидании устроилась у окна на каменной скамье, обитой чем-то мягким. Даже при слабом свете камина из-за отражений на оконном стекле трудно было рассмотреть темный двор. Виктория различала лишь длинную подъездную аллею, которая кончалась у домика привратника, далекое пятно деревни и двигавшуюся по аллее карету.

У Виктории возникло ощущение, что это как-то связано с ней и не сулит ничего хорошего. Карета выехала из ворот и направилась в сторону Лидса.

Это было бы слишком хорошо – надеяться, что в карете сидит герцог, который, нарушив свою часть договора, отдал ей победу. Она ничего не знала об этом человеке, но Рейберн явно не относился к любителям пустых угроз. Уж если он заключил сделку, то выжмет из нее все, что возможно. При мысли об этом Виктория положила руку на живот, ощутив пьянящий порыв, как это было, когда она балансировала на краю парапета и ее едва не сдувало ветром или когда скакала галопом по полям. Она продолжала смотреть вслед карете.

В дверь тихонько постучали. Виктория отвернулась от окна.

– Войдите, – сказала она.

Она ждала Дайер и удивилась, когда в комнату вошла молодая хорошенькая брюнетка – горничная. Девушка, волнуясь, присела в реверансе.

– Вы звонили, миледи?

– Да, как вас зовут?

– Энни, миледи.

– Энни. Что случилось с моей камеристкой? Девушка снова сделала реверанс и судорожно сглотнула.

– Я думала, миледи знает...– Что именно? – нетерпеливо бросила Виктория. Мгновение Энни колебалась, а потом с явным усилием произнесла:

– Камеристка миледи только что уехала по приказанию его светлости. Она будет ждать вас в Лидсе.

Карета! Ах, какой своевольный, властный негодяй! Виктория повернулась и сердито посмотрела на свое отражение в окне со средником – за пределами комнаты в сумерках дождливого вечера дорога простиралась пустая и длинная.

Сверкнула молния, грянул гром. Сколько мелодраматизма! Викторию это позабавило, и возмущение, которое грозило охватить ее, снова превратилось в медленное кипение. Она повернулась к горничной и вскинула бровь:

– Понятно. И кто же будет мне прислуживать?

– Я, миледи, – пропищала Энни.

Виктория некоторое время смотрела на нее, потом вздохнула.

– Тогда помогите мне одеться. И перестаньте дрожать. Я вас не съем.

Энни с опаской посмотрела на нее. И успокоилась лишь после того, как Виктория улыбнулась.

– Ладно, – сказала Энни. – Ужин в девять, миледи.

Улыбка Виктории стала невеселой, когда она увидела свое бледное отражение в окне.

– Двух часов более чем достаточно, чтобы привести меня в приличный вид.

Если герцогу Рейберну нужна чопорная старая дева, он ее получит.

Глава 3

О чем же только он думал, черт побери?

Байрон сидел в темноте Тиковой гостиной и пил виски. Ощущение, что он только что совершил величайшую ошибку в своей жизни, росло с каждой минутой. Он откинул крышку карманных часов. Минуло полчаса с тех пор, как он отпустил последнего из слуг, дав необходимые указания, и более часа с тех пор, как он приказал проводить леди Викторию в ее комнату. Теперь она, должно быть, трепещет от волнения или кипит от ярости. А может быть, и то, и другое. А он, конечно же, должен торжествовать.

Но никакого торжества он не испытывал. По правде говоря, он изменил свое решение.

Почему он отказался от своего плана мести? Он ведь человек изобретательный. Даже если первоначальный план не годился, он, конечно же, мог найти способ испортить жизнь Гиффорду по крайней мере на полдюжины лет. И это обошлось бы ему не слишком дорого.

И хотя мысль о страданиях Гиффорда все еще приносила ему удовлетворение, Байрон не мог сказать, что это излечит его раны. Потому что Байрона возмущало не столько то, что сделал Гиффорд, как то, что открылось ему в нем самом. То, о чем Байрон не знал, прожив тридцать два года, не ведая о чем мог бы спокойно сойти в могилу. Но теперь, после того как Байрон был вынужден столкнуться со своей мерзкой стороной, он не мог об этом забыть и не мог честно сказать, что хочет этого. Он глотнул виски и смотрел на пустой стакан при свете камина, стараясь не замечать графин. Это дорога в ад другого сорта, созданный для людей слишком беспечных или чересчур опрометчивых, чтобы заметить его опасности. Но, несмотря на только что заключенную сделку, герцог не относится ни к тем, ни к другим.