Книга Дом обреченных - Барбара Вуд

Но я не слышала. Мое сознание вновь рисовало воображаемые картины: четверых счастливых детей, беззаботно играющих среди леса, когда такая вещь, как «завтра», еще не существует. Увы, все это было всего лишь измышлениями моего ума, рисовалось мне по описаниям Колина, а не по собственным воспоминаниям. Я не помнила ничего — ни его сестру Марту, ни моего брата Томаса.

Потом я услышала его мягкий голос:

— Вы этого не помните?

— Простите? — Его зеленые глаза с рыжевато-каштановыми ресницами, казалось, пристально наблюдали за мной. — О, я была тогда очень маленькой. Вы многое помните из первых пяти лет вашей жизни?

— Совсем немного.

Я посмотрела в огонь и внезапно почувствовала себя неуютно в обществе кузена. Так же, как и при общении с тетей Анной, вернулось странное чувство, что они чего-то не договаривают или говорят не то, что думают. Казалось, Колин лишь изображал легкомыслие.

Импульсивно я поднялась и подошла к камину, над которым висело огромное зеркало. Глядя на свое отражение, я могла видеть также комнату и Колина на скамеечке, лениво разглядывавшего свои ногти. Да, атмосфера была очень напряженной.

Потом я заметила направленный на меня долгий взгляд и начала понимать, что для этих людей я — привидение из прошлого. Слишком много от матери было в моем лице и черных волосах, подчеркивавших бледность кожи. Моя мать была красавицей, а я, вообще-то говоря, нет. Особенно теперь, когда горе и напряжение наложили свой отпечаток, мои губы стали бесцветными, а глаза потеряли свой блеск. Неужели я выглядела так на станции? Эдвард умолял меня не уезжать, он клялся, что моя красота будет утешать его одинокими ночами. Милый Эдвард! Как это на него не похоже — делать публичные признания в чувствах. Милый, вежливый, щепетильный Эдвард, который был абсолютным джентльменом по сравнению с этим невежей, сидящим на скамеечке.

Колин поймал мою улыбку, и я на секунду подумала, что он сердится.

— Вспомнили какую-то шутку?

Я повернулась к нему.

— Вспомнила кое-что приятное.

— Из прошлого?

— Моего жениха.

— Жениха?! — Он внезапно выпрямил скрещенные ноги.

— Да, а это вас удивляет?

— И он позволил вам поехать в этот дом, одной, без сопровождения?

Я вернулась к своему креслу и грациозно опустилась в него.

— Только по моему настойчивому требованию. Эдвард боялся моего отъезда, но мне это было необходимо. Только один раз, ведь мама теперь умерла и ей это повредить не может, прежде чем я выйду замуж и стану миссис Чемпион, я должна увидеть этот дом и эту семью снова.

Колин сложил указательные пальцы «домиком» и прижал их к своим губам. Кажется, я подарила ему занимательную мысль. Он удивил меня вопросом:

— А почему вы полагаете, что вашу мать обидел бы ваш визит сюда?

— Не знаю… просто мне так показалось…

— Она много говорила о нас?

— Нет, вообще не говорила.

— Как будто хотела забыть о том, что мы когда-либо существовали?

— Простите меня, Колин, но мне кажется, что это не касается никого из вас. Когда моя мать уехала отсюда и отправилась в Лондон, она не имела ни гроша за душой и была совершенно одинока. С пятилетним ребенком, защищая свою добродетель, моя мать много лет трудилась, как белошвейка для шикарных леди, которые обращались с ней хуже, чем со своими слугами. Она была благородной дамой, вынужденной опуститься до низких работ. Моя мать была замужем за одним из Пембертонов, и я была из рода Пембертон, но в течение восьми лет мы жили в бедности, в то время как Пембертоны располагали всем этим. — Я обвела рукой комнату.

— Ваша обида неоправданна, кузина Лейла. Вы должны помнить, что именно ваша мать покинула нас, не мы ее. Более того, никто даже не знал, куда она направилась в тот день, бросив даже свои платья и вещи. Все, что мы знали, это что вы с ней внезапно пропали, чтобы никогда больше не давать о себе знать. Вплоть до сегодняшнего дня.

Я сидела, сердито глядя на своего кузена, взглядом отрицая обиду, которую на самом деле чувствовала. Они даже не искали нас, иначе нашли бы. Они не беспокоились, иначе за эти двадцать лет они должны были бы помочь нам.

Вероятно, Колин прочел это в моем сердитом взгляде, поскольку спросил спокойным тоном:

— Так скажите мне, зачем же вы вернулись?

Прежде чем я смогла ответить, поскольку в самом деле я уже открыла рот, чтобы выплеснуть все мое одиночество, мою тоску, мое желание вновь обрести кровных родственников, двери библиотеки отворились и вошел еще один незнакомец.

— Лейла! О, Лейла! — Он поспешил мне навстречу и взял мои ладони в свои. — Я узнал бы вас где угодно. Копия тети Дженни! Добро пожаловать домой!

Кузен Теодор был одет в элегантный винного цвета сюртук, белую полотняную рубашку, жилет и черные панталоны. Его волосы были такого же цвета, как и у меня, иссиня-черные, а глаза, слегка навыкате, были окружены густыми ресницами. Нос был немного крупноват, а подбородок демонстрировал небольшую ямочку, точно такую, как у меня. То, что этот мужчина был из Пембертонов, было несомненно.

— Здравствуйте!

Колин прервал нас.

— Да, Тео. Лейла тут подумала, что я — это ты, и просила моей защиты от твоего сумасшедшего кузена Колина.

Я непроизвольно покраснела.

— Я действительно очень сожалею об этом.

Колин снова пожал плечами, и, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты.

Теодор несколько секунд смотрел ему вслед, а затем обратил свое внимание на меня. Он улыбался, но глаза оставались серьезными. Вероятно, таков был теперь общий порядок вещей, которого мне приходилось ожидать: ощущение неловкости при общении с каждым членом семьи. Тем не менее из тех четверых, с кем я уже столкнулась, Теодор больше всех прилагал усилий, чтобы скрыть неловкость. Он пожимал мне руки, говорил бодрым голосом и просто совершенно заполнил помещение своим присутствием.

Однако я его не помнила.

— Мне не хотелось бы просить вас извинить Колина, но я вынужден это сделать. Он то, что вы могли бы назвать человеком не нашего круга, он совершенно не вписывается в нашу семью, если вы знаете, что я имею в виду. Скорее сын своей матери, чем своего отца. Бог знает, где он набрался этих отвратительных манер. Теперь присядьте, кузина, и позвольте налить вам рюмочку шерри.

Я села, наблюдая за тем, как он осторожно разливает вино. При всей своей раскованности он чувствовал себя натянуто. Вручив мне рюмку, он небрежно опустил локоть на каминную доску и принялся с любопытством рассматривать меня, попивая вино.

— Извините меня за то, что не спускаю с вас глаз, — сказал он через несколько секунд, — но ваш вид вызывает столько воспоминаний. Я обычно называл вас зайкой. Помните это? А вы любили играть с остальными в роще. Боже, как такое забудешь!