Книга Завод "Свобода" - Ксения Букша

На «Свободе» новые времена. Выпускников ПТУ нанимают сотнями. Станки закупают в Японии. Строят общежития. Всё мобилизовано. Третья мировая война вероятна.

Выходит один бригадир и говорит: во-первых, чтобы зарплата — 299 рублей. (Триста нельзя.) Принимается, говорит N.

Выходит другой бригадир. Лежаки здесь положить, чтобы мы не отвлекались, значит. Уже, считай, положили, говорит N. — И шила графин чтобы всегда вот тут стоял! Полный! — замётано, говорит N, поставим, это всё? Всё, говорят. И делают к Новому году четыре комплекта «Лилии».

Конечно, понятно, какие это получаются «Лилии». Такие, что с ними ещё, как выражается A, начальник 20 регулировочно-сдаточного цеха, «ебтись и ебтись». Но на тот момент это никого не волнует. Настроение праздничное.

Ну а к лету начинается. Выясняется, что по многим параметрам изделие не дотянуто. Выясняется тогда, когда уже приходится ставить «Лилию» на самолёты. И летят регулировщики 20 цеха в Иркутск доделывать «Лилию» на ходу, чтобы самолёты нормально бомбы бросать могли. Летят, значит, целой большой серьёзной группой быстрого реагирования внедрять эту совершенно сырую «Лилию», которая под шило за две недели была освоена родным заводом «Свобода».

Прилетают — и видят, что ничего не могут сделать.

Всё кипит и всё сырое. «Лилия» сырая, недоработанная. Кое-что вообще собрано с косяками. Да, надо сказать, сами самолёты тоже сырее некуда. И оборудование на них всё сырое. В том числе и то, которое для «Лилии» нужно и с ней взаимосвязано. Вот, скажем, как прикажете с радиоточками на земле связываться, в тылу, если радиостанция на борту не обладает помехоустойчивостью? Но поздно. Все обрадовались, что крайнего нашли. Видать, все под шило работали и к Новому году успевали. Но отбрехались. А «Свобода» не отбрехалась. И накинулись военные на регулировщиков со «Свободы». Что вы-де, лентяи, здесь вообще делаете? Для чего вас позвали? Вы вообще можете сделать так, чтобы эта штука хоть как-то работала? У нас приёмка через десять дней; а вы? Нам прицельное бомбометание как организовать в сложных метеоусловиях? Вы хвалились, что ваша «Лилия» позволяет выйти на цель с круговой вероятной ошибкой всего в 50 метров, а теперь не можете нормально установить связь с наземными станциями?! Секир башка!

Регулировщики мямлят справедливые оправдания. Мол, самолёт ещё полного цикла испытаний не прошёл. Ещё, мол, время есть. А военно-промышленная комиссия, она что? Она уже едет. Собирается собрание колоссальное в Иркутске. Приезжает министр, председатель совнархоза, директора заводов… Ну там не только Лилия, там куча других неприятностей! И N прилетает. И все партийные, военно-промышленная комиссия, оборонный отдел обкома партии — все врубаются в ситуацию и дружно наваливаются на одного директора N. И вешают на него всех собак. И влетает нашему директору очень сильно, и за шило, и за зарплату в 299 рублей, и за грехи смежников заодно тоже… Ну, думаем, полетел, похоже, директор наш… но до нас-то дотянуться он успеет, выходим-то мы виноваты, крайние: регулировщики, не сумели прибор довести до ума. Сейчас нас здесь на месте уволят, четвертуют!

Но N и не думает никого четвертовать. Я, вы знаете, в войну был директором совсем другого завода. Делали мы радиостанции для партизан. Ну, вы знаете. А потом я сидел. Этого вы не знаете. Посадили меня по Ленинградскому делу, я лес валил, на Севере. Потом был реабилитирован. Полностью. Это говорю я вам к тому, что я не боюсь. И ещё, чтобы вы знали: у меня к вам претензий никаких нет. Я понимаю, как всё это вышло. Нам дали срок всё исправить. Но сначала нам всем нужно хорошенько отдохнуть. Иначе работать мы не сможем. Поэтому завтра мы всем коллективом в обязательном порядке едем отдыхать на Байкал. С палатками. Насчёт транспорта и кормёжки я договорюсь.

Вот тут все обалдели. Никто не представлял, что какой-нибудь директор в подобной ситуации сможет так поступить! Не знали ещё нашего N.

Действительно, N уговорил директора Иркутского самолётного завода дать нам автобус. Приехали на Байкал, поставили палатки. Человек сорок туда приехало. Три дня выпивали, отдыхали. И только потом: как из положения будем выходить?

И тут N ни одного слова не сказал, ни одного человека не обидел. Даже кто виноват был. Сели спокойно, полночи обсуждали и решение мгновенно приняли. Каждый понял, что ему лично надо делать. Приехали утром, каждый взял своё дело, и стали заниматься спокойно, без нервотрёпки. И сделали всё, и сдали в срок. И это казалось чудом, да чудом и было.

Всего «Лилией» было оборудовано 111 самолётов ЯК-28Л. Самолет получил в НАТО кодовое обозначение Brewer-A (Пивовар).

[8. АНТАРКТИДА]

Не длинная вроде улица — Волынкина, а предприятий на ней целых шесть. И чешут все с утра: «Меттранс», ЛЭМЗ «Точные приборы», имени Капельского, кондитерская фабрика, опытное производство НИИ № 4 чуть в стороне. И, наконец, «Свобода». Это толпы! К семи часам, к шести сорока пяти даже, — будь любезен. Директор N низом идёт, всё видит. Опоздал — штраф. Прогул — выговор. Народу на «Свободе» много стало, как N пришёл. Работы — ещё больше. В три смены кое-кто.

И на обед очереди стоят страшные. Обедают все цеха посменно. Некоторые не успевают. Возьмёшь котлету — а тут и гудок. И беги, запихивай её в горло.

А вот и не кто иной как товарищ F, ещё совсем молодой. Сегодня F в столовку не пошёл. Вместо обеда идёт к начальнику цеха и докладывает: увольняюсь. Уезжаю в Антарктиду.

Куда, куда? В Антарктиду. Место есть. Мне приятель сказал. Техником — вот, еду. Буду обслуживать приборы.

Вот у меня обходной лист; подпишите, пожалуйста. Да ты погоди, F. Брось ты. Перестань. Да чего годить, Валерий Никифорович? Зовут, поеду… Упускать, что ли?! Вот чёрт. Тебе что, в Ленинграде приключений мало? Ладно, зайди к мне завтра.

Радионяня — это рюмочная наша. Вот если идти по правой стороне Волынкиной, то почти у самого проспекта Стачек. Название, конечно, неофициальное. Потому так названа, что рядом — отдел пластинок и радиодеталей Кировского универмага, ну и ещё потому, что выпивают там регулировщики радиоаппаратуры со «Свободы». Внутри столики, кой-какая закуска. Темно. А, F, привет! Чо новенького? (И ждут, когда я их развлекать начну.) В Антарктиду?! Ха-ха-ха! Нет, я — правда. Обходной лист дали уже. Слышите, он — правда! F, да ты чокнулся. А что. Антарктида, это Советский Союз. Кого?! Да мы же первые её открыли. Наш человек. Как его… Фёдор Фёдорович Амундсен. Не дёргайся, паря. Вы просто лбами столкнулись, у него характер, у тебя характер… Не, ребят, поеду. Буду среди торосов и льдин запускать метеорологический зонд. Это знаете что? Такой здоровый шар, ага. Один вот так запускал-запускал и сам улетел. Завис на высоте пять километров и висел. И как его снимали? Да никак не снимали. Окочурился бедолага. Да брось! Да точно говорю. Антарктида, брат, шутить не любит. Минус сто под Цельсием. Ну, ты смотри там это! Мимо Америки проплывать будешь — привет передавай. Погоди, F, а как же Люба? Что Люба. Ну, тебя же не будет год! Ну, будет ждать. А не будет, значит… ну, значит, не будет. Не, F, ты точно совсем уже! Такую девушку… на белых медведей променять. Идиот, белые — в Арктике. А там наоборот… Что — наоборот?! Плюшевые. Ой, не езди никуда, F, с тобой хоть весело! (Весело им со мной. А мне с вами чо-то нет… Не получается ни черта у меня в этой жизни.) Да ладно, ребята, год — это мало. А тебя B отпустит хоть? Да он рад-радёшенек будет, что избавился!