Книга Мясо снегиря - Дмитрий Липскеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто приходит за маленькими детьми, если они умирают вперед матери?
За ними не приходят, за ними прилетают ангелы.
Смерть Галатеи
— Хочешь нырнуть сегодня вместе со мною? — спросил ее с утра.
Муся протяжно зевнула и ответила, выгибаясь в кровати, будто кошка:
— Я люблю делать все, что любишь ты! Погружение в воды Красного моря отложилось,
так как мы занялись тем, для чего созданы мужчина и женщина…
Потом завтракали яичницей, кофе и круассанами, качаясь на волнах в старой египетской кастрюле, называемой у них яхтой.
— Правда, нырнешь? — уточнил.
— Ну, конечно, без акваланга! — улыбнулась. — В маске и с трубкой! А ты будешь меня охранять!
— Годится.
Я напялил снаряжение, проверил давление в баллонах и прыгнул в синие воды. Она последовала за мною, в легком купальничке, в масочке, похожая на лягушечку. Такая любимая девочка.
Муся плыла, не обращая на меня никакого внимания, наслаждаясь морским пейзажем. Ее ноги грациозно рассекали воду, а я все не мог оторвать от нее глаз, болтался под поверхностью…
Пересилил себя, пошел ко дну, показывая ей всяких диковинных обитателей соленого моря.
Она смотрела сверху, а иногда на что-нибудь особенно интересное, ныряла ближе ко мне, задерживая дыхание.
Я удивлялся, какие у нее сильные и красивые ноги… Хотел сегодня обязательно подстрелить тунца на обед, а потому сжимал рукоятку ружья крепко.
А потом нашел мурену. Длиннющая, метра два, она лениво и высокомерно скользила вдоль самого дна, иногда заглядывая за кораллы.
Я замахал рукой, мол, смотри, Муся, мурена, ты видела мурену?!!
Она сама уже разглядела редкую рыбину и плыла на глубину.
Она держала меня за руку, чтобы не всплыть, улыбалась мурене и всему миру.
А потом мурена сделала бросок в нашу сторону, обнажив ряд острых кривых зубов. У меня сработала реакция, и я выстрелил в агрессора.
Как Муся оказалась между мною и муреной, я до сих пор не могу понять!
Полуметровая стрела, разгоняемая газом, вонзилась Мусе прямо в грудь. Хлынула кровь, растекаясь в морской волне кружевами. Муся удивленно смотрела на меня, мол, за что, как это ты так неловко!..
Мой мозг ожгло расплавленным свинцом, я выплюнул загубник и выпил море…
В последний свой миг я вспомнил, как познакомился с юной артисткой Мусей, как мы смотрели вместе мой любимый фильм «Смерть в Венеции», как она в унисон со мною плакала в финале… Я вспомнил, как она читала мои книги и говорила, закусив губы: «Какой ты отличный писатель!» Она здорово сошлась с моими детьми, особенно с дочкой, покупала им всякие классные подарки, и сама была мне Божественным подарком!..
Море остудило раскаленный свинец мозга, остановило работу сердца, и я умер…
Она сидела на стульчике и улыбалась мне. Пока зрение фокусировалось, я вспоминал произошедшее.
— Как? — прошептал я распухшими губами.
— Ты убил отличного тунца! — объявила Муся.
— Как? — не понимал я.
— Как обычно…
Мозг лихорадочно работал и пришел к выводу, что Господь Всемогущий все изменил, сместил времена, чтобы сохранить для меня мою Мусю!
— Разве я не убил тебя?
— А хотел? — удивилась моя женщина.
— Что ты!
— Так вот почему ты выплюнул загубник! — поняла она. — Ты подумал, что нечаянно застрелил меня и больше не хочешь жить?!
Я кивнул.
— Не надо в следующий раз так глубоко нырять! В голове все меняется! Неверно смесь подобрал!
— Хорошо, — согласился я.
Она на минуту прилегла рядом со мною на кровати и почувствовала не только твердость моего духа.
Улыбнулась.
Перед тем как закрыть за собой дверь палаты Хургадинской больницы, она сказала:
— Какой ты весь экстремальный!
Я был так счастлив, что заснул в грязной вонючей Хургадинской больнице, словно на шелковых простынях президентского номера «Хилтона», и снилась мне Муся, стреляющая в мою грудь картечью из обыкновенного ружья.
Эталон
У моего друга была огромная квартира на Тверской. Пять или шесть обшарпанных комнат с продавленными кроватями, топчанами и двухместной тахтой, на которой спал сам хозяин.
В те времена нам было наплевать, обшарпанные это комнаты или хоромы, главное — вся хата была в нашем распоряжении.
Мой друг учился в консе, шлифовал скрипичное мастерство и уже был лауреатом конкурса квартетов в Эвиане, где играл первую скрипку.
Он ездил по загранкам, привозил из них музыкальную аппаратуру, продавал на черном рынке и имел кучу денег. У него имелся видеомагнитофон, и частенько до самого утра мы глядели на западный мир через кинескоп телевизора, обильно запивая Европу и Америку водкой, смешанной с портвейном.
Нас было четверо. Он — будущий скрипичный гений, я, студент театрального училища, Мишка Боцман, огромный парень, килограмм под сто сорок, со шкиперской бородой. Он закончил мореходку, в первый же свой рейс в загранку свалил в Финляндию, где и попросил политического убежища. Но Финляндия по погодным условиям оказалась советским Таллинном, где Боцмана арестовали, как идиота, проспавшего сообщение, что из-за шторма корабль остается еще на двое суток за железным занавесом. Благо у Мишки отчим был каким-то генералом КГБ, вытащили парня из застенков, но плотно списали на советскую землю… И Муся с нами тусовалась. Маленькая, пепельная, с огромными синими глазами, она уже закончила консерваторию по классу фортепиано и теперь самому Рихтеру ноты переворачивала на концертах. Про маэстро она загадочно сообщала, что великий пианист — масон, что у него знак под обшлагом пиджака прикреплен… У Муси были коротко остриженные ногти, как у всех пианисток, и это придавало ей определенный шарм.
Мы крепко выпивали, ели купленное на рынке Мусей мясо, она же его и готовила в духовке, в общем, вели богемный образ жизни, оставаясь при сем целомудренными.
Муся определенно маяковала нам всем по очереди, но мы с Боцманом шкурами чувствовали, что пианистка закрутит роман со скрипачом. У нас тогда были моральные понятия, несмотря на то, что мы разнузданно пили и смотрели западную порнуху.
И правда, в недалеком будущем Муся выйдет замуж за нашего друга гениального скрипача, родит ему дочь Машу, а он, не взяв самой высокой ноты, вдруг умрет молодым и совсем несчастным. И примет он смерть через свою любимую Мусю.