Книга Опиум - Максанс Фермин

— Нет, не я. Лю Чэн. Я лишь перерабатываю на своих мануфактурах чай, который мне привозят с этих гор.

И китаец сделал рукой широкий жест, как бы объемля все пространство вокруг. А затем добавил с весьма многозначительной улыбкой:

— Бывает чай и лучше. Но для того, который вы пьете, использована самая чистая в империи вода.

Ван встал, подошел к нефритовому фонтану, набрал кружку воды и протянул Чарльзу Стоу. Тот сделал глоток и понял, что эта вода исключительной чистоты, после чего спросил:

— А откуда она?

— Из источника, что бьет в этих горах. Там, где живет Лю Чэн.

Ван с секунду помолчал и сказал:

— Вот вам первый секрет чая: без превосходной воды превосходного чая не бывает.

* * *

На следующий день с зарей они вышли из дома Вана и направились в горы. Они шли по дорогам, ставшим непроезжими после обильных дождей. Переправились вброд через две речки. Ван уверенно вел их. На его поясе мерно покачивался кинжал.

Наконец они вступили в закрытую со всех сторон долину, склоны которой были покрыты плантациями чая.

— Священная долина, — промолвит Ван. — Священная долина чая.

— А почему именно здесь? — поинтересовался Чарльз Стоу.

— Потому что это самая защищенная и самая влажная долина. Она защищена от ветров и бурь, здесь частые дожди, а когда нет дождей, их заменяют туманы.

— Вода.

— Да. Вода. Первый секрет чая.

Чарльз Стоу чувствовал себя по-настоящему счастливым: он был в царстве чая. В этих горах возделывают самые лучшие и, вне всякого сомнения, самые редкие сорта чая. Повсюду землю скрывали листья Camellia Sinensis. Это был безбрежный океан с прекраснейшими шелковистыми волнами, зеленое блистающее море, с которого люди собирают только лишь пену. Преисполненный радости, испытывая блаженство, он плавал в этих волнах.

Он долго бродил по этому эдему и вдруг осознал, что никогда в жизни не видел ничего прекрасней.

Сборщицы, точь-в-точь как в легенде, которую в детстве рассказывал ему отец, с необыкновенным проворством обрывали молодые побеги. Правда, золотых ножниц у них не было. Но не было и императора.

Был только он, Чарльз Стоу, и на один-единственный день он стал императором чая.

* * *

Они долго в благоговейном молчании шли по долине и наконец подошли к мануфактуре, где трудилось множество женщин.

Вооруженный охранник поклонился им. Ван кивнул ему и повернулся к своим спутникам:

— Тут изготавливают лучший в мире чай. Сюда привозят и здесь перерабатывают по древним рецептам весь чай, который собирают люди Лю Чэна. Широко откройте глаза и смотрите.

Чарльз Стоу увидел подлинный ковер из чайных листьев, сохнущих на солнце. Сотни женщин, стоя на коленях, сортировали листья для разных сортов чая. Испытывая невероятное волнение, он смотрел на эту сказочную и в то же время совершенно реальную картину. На это изумрудное море, в котором двигались в полном молчании серебряные и золотые рыбы.

Сорта чая носили поэтические и волнующие названия.

— Пи Ло Чан и Лун Чин, — произнес Ван.

— «Нефритовая спираль весны» и «Колодец дракона», — перевел Пирли.

Прохаживаясь по мануфактуре Вана, Чарльз Стоу открыл место, где обрабатывался лист самого высшего, исключительного качества. Он взял несколько листков, растер в пальцах и вдохнул запах. Головокружительный, волшебный аромат.

Ван последовал его примеру, потом повернулся к нему и сказал:

— А вот второй секрет: не бывает превосходного чая без превосходной обработки листьев.

* * *

Через некоторое время Ван объявил им:

— Я вынужден вас покинуть. Меня призывают дела. Увидимся вечером за ужином.

Он ушел, оставив в распоряжении британцев одного из своих людей. Стоу и Пирли молча смотрели, как он удаляется. Когда Ван, скрылся Чарльз Стоу спросил у Пирли:

— Так ты это хотел мне показать?

Пирли испытующе взглянул на него и, понизив голос, словно сообщал некую тайну, ответил:

— Да. Но ты увидел всего лишь надводную часть айсберга. Здесь Ван обрабатывает чайный лист. Сам же он чай не выращивает. И, кроме мануфактуры, ему ничего не принадлежит.

— Но ведь эта долина…

— Эта долина — мелочь. Всего лишь ворота в царство Лю Чэна. За этими горами выращивается столько чая, что его хватит, чтобы утолить жажду всего мира.

Пирли указал куда-то за горизонт.

— Там живет Лю Чэн, подлинный владыка чая. Но увидеться с ним невозможно.

— Почему?

— Как всякому могущественному человеку, ему приходится укрываться в прочном панцире, чтобы защитить себя от угрожающих ему опасностей. Но что может быть лучшей защитой, чем невидимость?

— Значит, ты ни разу не видел его?

— Ни разу. Говорят, он окутал себя такой таинственностью, что никто никогда не видел его лица.

Чарльз Стоу, пораженный тем, что ему сообщил Пирли, задумался.

— И Ван тоже не видел?

Ирландец отрицательно покачал головой.

— Но почему?

— Всем, кто удостоился привилегии видеть его, отрубили голову.

Чарльз Стоу вздрогнул.

К вечеру пошел дождь. Вереница женщин потянулась в Хучжоу, и была она похожа на яркую змею, скользящую среди изумрудной листвы.

Оба британца еще долго оставались на мануфактуре, отбирая самые лучшие партии чая. А потом долго молча стояли, любуясь зеленым пожаром чайных кустов, гаснущим вместе с сумерками.

* * *

Ужин у Вана оказался грандиозным пиршеством, устроенным в честь иноземных гостей. На нем подавались на серебряных подносах пятьдесят перемен блюд, а чая было столько, что хватило бы сделать еще полноводнее все реки Китая.

Ван был человек богатый и могущественный. И похоже, это сознавали все приглашенные на пир.

Когда гости кончили есть, Ван хлопнул в ладоши, и тотчас появились двадцать женщин, которые поднесли каждому сотрапезнику горячую, пропитанную благовониями салфетку.

Потом вышел оркестр, и гостей обносили беловатым, приправленным пряностями ликером, от которого в горле словно бы полыхал огонь.

Чарльз Стоу не обращал внимания на Вана и Пирли. Сидя по-китайски, он не сводил глаз с только что появившейся незнакомки. То была китаянка. У нее были длинные черные волосы и миндалевидные глаза глубокого зеленого цвета. И она танцевала.

Англичанин в молчании любовался ею, запоминая каждое движение. Ощущение у него было, будто он присутствует на спектакле, который видит в первый и последний раз в жизни.