Книга Механика сердца - Матиас Мальзье

— Love is dangerous for you tiny heart even in your dreams, so please dream softly,[3]— полушепотом напевает мне Мадлен. — Спи, спи спокойно…

Как будто это так легко — уснуть с моим-то сердцем!

На следующий день меня бесцеремонно разбудил стук молотка. Мадлен, взобравшись на стул, вбивает гвоздь в стену над моим изголовьем. Вид у нее крайне решительный, в зубах зажата небольшая грифельная дощечка. Ужасно неприятный звук — как будто гвоздь вколачивают прямо мне в голову. Затем она вешает на него свою дощечку со зловещим предупреждением:

Заповедь первая: не прикасайся к стрелкам.

Заповедь вторая: смиряй свой гнев.

Заповедь третья: никогда — запомни, никогда! — не позволяй себе влюбляться. Иначе большая стрелка на часах твоего сердца пронзит тебе грудь и кости твои рассыплются, а механика сердца снова придет в негодность.

Эти угрозы приводят меня в ужас. Мне уже и не требуется их перечитывать, я выучил весь текст наизусть. От него веет мертвенным холодом, насквозь пронизывающим мои шестеренки. Но даром что часы мои хрупки, маленькая певица расположилась там со всеми удобствами. Понаставила свои неподъемные чемоданы во все углы, и тем не менее я ни разу еще не чувствовал себя таким легким за время, прошедшее с первой нашей встречи.

Я должен во что бы то ни стало найти средство увидеть ее вновь. Как ее зовут? Где ее можно отыскать? Я всего-то и знаю о ней, что она плохо видит и поет как соловей, только со словами. И больше ничего.

Пробую исподволь расспрашивать молодых нарядных супругов, приходящих усыновлять детей. Но никто из них мне не отвечает. Решаю попытать счастья с Артуром. «Да, довелось мне разок слышать в городе, как она поет, но с тех пор я ее больше не встречал». Ладно, может, девицы раздобрятся и что-нибудь мне подскажут.

Анна и Луна — парочка проституток, которые неизменно являются к нам под Рождество с округлившимися животами, стыдливо потупившись. По их уклончивым ответам — «Нет-нет, мы ничего такого не знаем… ничего не знаем… Правда ведь, Анна, ничего не знаем?» — я почувствовал, что напал на след.

Они напоминают двух постаревших девчонок. Да они, впрочем, такие и есть — парочка тридцатилетних красоток, которые щеголяют в облегающих платьях с рисунком «под леопарда». От их нарядов всегда исходит причудливый аромат провансальских трав, даже когда они не курят свои сигареты, которые окружают их легкой дымкой и как будто одурманивают, заставляя неудержимо хохотать. Главное их развлечение состоит в том, что они обучают меня новым словам, но никогда не разъясняют их смысл, только следят, чтобы я их правильно произносил. Среди этих чудесных слов, которые преподали мне девицы, моим любимым навсегда стал «куннилингус». Я пытался представить себе древнеримского героя по имени Куннилингус. Нужно повторить множество раз: Кун-ни-лин-гус, Кун-ни-лин-гус, Кун-ни-лин-гус, и тогда научишься выговаривать без запинки. Ну и слово — просто фантастика!

Анна и Луна никогда не приходят с пустыми руками. То принесут букет, украденный на кладбище, то редингот какого-нибудь клиента, отдавшего концы прямо во время «сеанса». На день рождения они подарили мне хомячка. Я его назвал Куннилингусом. Их ужасно растрогало, что я его так окрестил. «Куннилингус, душка моя!» — неизменно напевает Луна, постукивая по сетчатой клетке хомячка кончиками своих накрашенных ногтей.

Анна похожа на пышную увядшую розу с радужным взглядом: ее левый зрачок, а вернее, кварцевый кристалл, который Мадлен вставила ей вместо глаза — выбитого клиентом, отказавшимся платить, — меняет цвет в зависимости от погоды. Она вечно тарахтит без умолку, словно боится тишины. Когда я задаю ей вопрос о маленькой певице, она отвечает: «Не знаю, не знаю, даже не слыхала про такую!» И говорит это быстрей обычного. Я чувствую, что ей не терпится открыть мне какой-то секрет. И, пользуясь случаем, начинаю расспрашивать ее о любви вообще, стараясь говорить шепотом: мне вовсе не улыбается, чтобы в нашу беседу вмешалась Мадлен.

— Знаешь, я с любовью всю жизнь имею дело. Не больно-то много мне с этого перепало, но иногда я бываю счастлива просто оттого, что отдаю ее людям. Не скажу, что я настоящая профессионалка: стоит мне завести постоянного клиента, готово дело — я уже втюрилась и не беру с него денег. Вот и начинается: они ходят ко мне каждый день, часто с подарками. Но конец всегда один — им это надоедает. Я знаю, что нам влюбляться не положено, но сладить с собой никак не могу. Всегда наступает такой момент — и смешной и приятный, — когда начинаешь верить в чудо.

— В чудо?

— А ты думаешь, легко это — жить с кочерыжкой вместо сердца, когда занимаешься таким ремеслом? Понятно тебе, что я имею в виду?

— Кажется, понятно.

Кроме нее, есть еще Луна — томная блондинка, доисторический вариант Далиды,[4]с ленивыми жестами и горькой улыбкой; как она только ухитряется держать равновесие на своих высоченных шпильках! В самый холодный день на свете Луна отморозила правую ногу, и Мадлен заменила ее протезом из красного дерева с выжженным орнаментом в виде подвязки для чулка. Луна слегка напоминает мне маленькую певицу — те же звонкие соловьиные переливы в голосе, та же непосредственность.

Временами я как бы невзначай спрашиваю ее:

— Ты случайно не знаешь маленькую певицу, которая говорит так же, как ты, и спотыкается на каждом шагу?

Она притворяется, будто не слышит, и переводит разговор на другое. Думаю, это Мадлен заставила их обеих пообещать, что они ни слова не скажут мне о крошке-певице.

Но в один прекрасный день, устав от моих назойливых расспросов, Луна отвечает:

— Да не знаю я ничего об этой маленькой андалузке.

— А что такое «андалузка»?

— Я ничего такого не говорила, ничего такого, вот хоть спроси у Анны.

— Анна тоже не знает…

И тогда я действую как в покере: опускаю голову и скорбно прикрываю глаза.

— Я гляжу, ты уже почти навострился умасливать женщин, — усмехается Анна. — Ладно, обещай, что no lo diràs a nadie![5]

— Нет, конечно, не скажу!

Она шепчет еле слышно, так что ее слова почти невозможно разобрать:

— Твоя малютка певица родом из Гранады, что в Андалузии, очень далеко отсюда. Я уже давно не слыхала, чтобы она пела в нашем городе. Видно, уехала туда, к деду с бабкой.

— Или попросту ходит в школу, — добавляет Анна обычной своей скороговоркой, ни дать ни взять пластинка на тридцать три оборота, запущенная на сорок пять.

— Спасибо вам!